– Какие деньги, Кэти? – упорствую я.
Дочь ставит тарелку с супом в микроволновку и нажимает кнопку разогрева.
– Мы разделили расходы за площадку для репетиций, вот и все. Это кооператив.
– Это мошенничество.
– Ты ничего не понимаешь в театре, мама!
Мы обе переходим на крик и даже не слышим, как поворачивается ключ в двери. Из-за моей болезни Саймон всю неделю возвращается с работы пораньше.
– Выходит, тебе уже лучше? – спрашивает он, когда я наконец его замечаю. С выражением покорности и веселья на лице Саймон прислоняется к дверному косяку.
– Немного, – смущенно отвечаю я и спрашиваю Кэти, которая уже ставит суп на поднос, чтобы поесть в своей комнате: – Во сколько Айзек заедет?
– В пять. Не стану приглашать его в дом, если ты снова заведешь разговор про долю от прибыли.
– Не заведу, обещаю. Просто хочу с ним познакомиться.
– Я тебе кое-что купил, – говорит Саймон и протягивает Кэти пластиковый пакет с чем-то маленьким и твердым внутри.
Дочь отставляет поднос и открывает подарок. Там оказывается сигнальное устройство из тех, что издают звук сирены, когда вытаскиваешь штырек.
– Продавали в магазинчике на углу. Не знаю, насколько оно хорошее, но подумал, что ты можешь носить с собой эту штуку, когда будешь возвращаться домой на метро.
– Спасибо, – говорю я, поскольку прекрасно понимаю, что он купил это не столько для спокойствия Кэти, сколько для моего. Чтобы я не переживала из-за поздних возвращений дочки. Мне становится неловко, и я пытаюсь искупить свою недавнюю вспышку. – Дорогая, а когда начнется продажа билетов на «Двенадцатую ночь»? Мы ведь хотим быть в первом ряду. Верно, Саймон?
– Именно так.
Он говорит серьезно, и не только потому, что речь идет о Кэти. Саймон на самом деле любит классическую музыку, театр и малоизвестные джазовые концерты в укромных уголках. Ошарашенный тем, что я никогда не видела «Мышеловку», он повел меня на этот спектакль и все время отвлекался от сцены, проверяя, нравится ли мне. Было вполне ничего, но я все-таки предпочитаю «Мама мия!».
– Точно не знаю. Я выясню, – отвечает Кэти. – Спасибо.
Последнее она адресует Саймону, в котором, как мне кажется, видит родственную душу. Прошлым вечером он помогал ей репетировать монолог, прерываясь на обсуждение образов.
– Видишь, она говорит о своем притворстве и называет его пагубным, – говорил Саймон.
– Да! И даже в самом конце не ясно, какая из сторон настоящая.
Я тогда поймала взгляд Джастина – редкий момент тайного взаимопонимания между нами.
На первом свидании Саймон сказал, что мечтает писать.
– Но ты ведь уже пишешь? – Я была сбита с толку, ведь когда мы познакомились, он представился журналистом.