Побывали в нашем Институте Александр Солженицын и Корней Чуковский, оставили записи устной речи в фонотеке Сектора современного русского языка. На всё это косо смотрели партийные власти.
Во второй половине 60-х на смену «хрущёвской оттепели» пришли «брежневские холода». Не все сотрудники Института русского языка смирились с «закручиванием гаек», с преследованием инакомыслящих, писали Генеральному секретарю КПСС, в Верховный Совет СССР, в КГБ письма протеста. Институт раскололся на две части — «подписанты» (и им сочувствующие) и люди, досадующие на нарушение ритма научной жизни.
В 1971-м за письма протеста, направленные в партийные и государственные органы, был уволен Михаил Викторович Панов. Призванный в армию в са́мом начале войны, сразу после окончания Московского пединститута, вступивший на фронте в партию, он всю войну командовал противотанковой батареей. Это были смертники, против них немцы, оберегая свои танки, бросали все силы. В одном из своих стихотворений, изданных после войны, Михаил Викторович описывает, как взбешённые немцы, взяв в плен артиллеристов, повесили их на дуле их же орудия, сжёгшего в том бою два немецких танка. У Панова была перебита кисть руки (писал левой), от грохота орудий было плохо со слухом, но какой был живой, деятельный, добрый, весёлый человек! Его хобби было искусство, сам писал стихи, а дело жизни — наука, филология. Замечательный учёный, автор многих книг и сотен статей по русскому языку и литературе, он был ещё и замечательный преподаватель. Как его любили студенты и аспиранты! На его яркие, вдохновенные лекции по русской литературе начала ХХ в. на филфаке МГУ сбега́лись студенты с других факультетов, приезжали москвичи, интересующиеся литературой. Панов был великолепным организатором науки. Заведующий Сектором современного русского языка, он был вдохновителем и руководителем фундаментального труда «Русский язык и советское общество» в 4 томах (М., 1968) и других исследований.
Панов был бессменным редактором институтской стенгазеты «Русист», где живо, с юмором освещалась жизнь Института. Запомнилась шутливая сценка, обыгрывающая фамилии сотрудников Института (автор, кажется, Алексей Леонтьев):
— Что это ты сегодня такой не-Веселитский? Или Кручинина заела?
— Да вот, совсем я стал Голышенко. Беден, как монастырский Крысин. А ведь такой был Добродомов! Панов Пановым, Баринов Бариновым!
— Эх, Касаткин! Плюнь ты на Морозову и, как Филин прокричит, надень Белошапкову на Шварцкопфа, запряги Коннову в Санникова, заткни за пояс Топорова, протруби в Трубачёва и — Ходыкину, Ходакову, Ходорович!.. До самой Китайгородской! Там, говорят, все Багатовы: Соболевых — тьма-тьмущая, а Серебрянникова и Золотову Лопатиным гребут!