Записки простодушного. Жизнь в Москве (Санников) - страница 42

»).

Верховная власть принадлежала, конечно, партбюро. Как Зевс-громовержец, оно жаловало и наказывало. Однако местком распоряжался деньгами (профвзносы) и мог по своему усмотрению направить их на приобретение спортинвентаря, спортмассовую и культмассовую работу. Было много интересных экскурсий: Ясная поляна, Владимир, Суздаль, Переславль-Залесский и др. Приглашали писателей и артистов. Плата за выступления была более чем скромная. Помню, Алла Пугачёва в ответ на наше приглашение сказала: «За эти деньги приглашайте…» (назвала фамилию начинающей певички). Тем не менее у нас выступали Владимир Высоцкий, Окуджава, Григорий Поженян, Ираклий Андроников, Давид Самойлов и другие замечательные поэты и писатели. Михаила Ножкина встретили сдержанно, но когда он спел «На кладбище», наша строгая академическая аудитория взорвалась аплодисментами. Заставили спеть на бис. Ещё бы! Такая яркая, и такая злободневная песня! Но удивительнее (и грустнее!) другое — написанная полвека назад, она и сейчас звучит вполне современно. Судите сами:

Четверть века в трудах да заботах я,
Всё бегу, тороплюсь и спешу.
А как выдастся время свободное —
На погост погулять выхожу.
        Там, на кладбище, так спокойненько,
        Ни врагов, ни друзей не видать.
        Всё культурненько, всё пристойненько —
        Исключительная благодать.
Нам судьба уготована странная:
Беспокоимся ночью и днём,
И друг друга грызём на собраниях,
Надрываемся, горло дерём.
        А на кладбище, так спокойненько,
        Ни врагов, ни друзей не видать.
        Всё культурненько, всё пристойненько —
        Исключительная благодать.
Ах, семья моя, свора скандальная,
Ах, ты, пьяный, драчливый сосед,
Ты квартира моя коммунальная —
Днём и ночью покоя всё нет.
        А на кладбище, так спокойненько,
        Среди верб, тополей и берёз,
        Всё культурненько, всё пристойненько —
        И решён там квартирный вопрос.
Вот, к примеру, захочется выпить вам,
А вам выпить нигде не дают,
Всё стыдят да грозят вытрезвителем,
Да в нетрезвую душу плюют.
        А на кладбище, так спокойненько,
        От общественности вдалеке,
        Всё культурненько, всё пристойненько —
        И закусочка на бугорке.
                        <…>
Старики, я Шекспир по призванию,
Мне б «Гамлетов» писать бы, друзья.
Но от критики нету признания,
От милиции нету житья.
        А на кладбище, по традиции,
        Не слыхать никого, не видать,
        Нет ни критиков, ни милиции —
        Исключительная благодать.

Помню, как я, один из организаторов вечера, провожал Ножкина, успокаивал и ободрял его, не вполне довольного своим выступлением. (Видите, каков я, Санников? — «с Ножкиным на дружеской ноге»!).