Возле Дворцовой площади юноша покинул удобный империал. Конка покатилась дальше, а он поспешил к Неве. На другом берегу ее, охраняемое сфинксами, высилось здание, хорошо знакомое ему по фотографиям, о котором столько говорилось и мечталось в Одессе. То была Академия художеств.
Здание академии, воздвигнутое в середине XVIII века зодчими Кокориновыми и Деламотом, мыслилось его создателями как храм искусства, где все должно напоминать о великих творениях прошлого. Сводчатый вестибюль со строгими дорическими колоннами воскрешал эпоху античности; богато украшенный скульптурами и изящными балюстрадами верхний вестибюль, копирующий римский дворик, — искусство древней Италии; залы с копиями фресок великих мастеров — эпоху Возрождения. Даже круглый академический двор таил намек — его диаметр равнялся диаметру купола собора св. Петра в Риме, вызванного к жизни гением Микеланджело и Браманте.
Не без душевной робости молодой художник отворил тяжелую дубовую дверь и вступил в гулкий вестибюль — ротонду. В глубине помещения виднелись торжественные беломраморные лестницы. Сердце дрогнуло при мыс ли, что по ним поднимались самые блистательные таланты русского искусства: великий Карл Брюллов, прогремевший на всю Европу своей картиной «Последний день Помпеи», создатель знаменитой колоннады Казанского собора Воронихин, расписавший своды Исаакия Басин…
В канцелярии юноше объяснили, что он лишь формально считается учеником Высшего художественного училища. На самом же деле зачисление состоится позднее, в декабре, после просмотра контрольных работ по рисунку, живописи и композиции. Ученики, полнившие первые разряды по этим дисциплинам, будут переведены в мастерские профессоров руководителей, а остальные продолжат занятия в головном классе, пока не наберут необходимой суммы баллов.
Из училища Греков поспешил на Малый проспект, где жили многие «одесситы». Бродского он нашел в небольшой комнатке, оклеенной светлыми обоями в мелкий цветочек. Все ее убранство составляли простой платяной шкаф, стол, две железные кровати.
— Это твоя, — указал Исаак на кровать подле окна и тоном, не терпящим возражений, продолжал: — Будем жить вместе. Так и удобнее и дешевле. А то, что комната под самой крышей, так это даже хорошо — больше света, работаешь почти как на пленэре…
Греков потянулся к мольберту, на котором стоял крохотный холстик. Пейзаж изображал парк со старыми липами. На глянцевитой поверхности лужи плавали желтые листья.
— Хороший этюд, — похвалил он.
— Это не этюд, а картина. Теперь большие полотна никому не нужны. «Московский дворик» Поленова и «Зеленый шум» Рылова — вещи совсем небольшие, а сколько в них нового!