Рассуждал Бродский о живописи вольно, имена знаменитых художников произносил запросто, будто сталкивался с ними каждый день. Впрочем, так оно и было. За последний год Исаак сделал большие успехи. Головной класс он буквально «пролетел». Получив первые разряды по всем трем дисциплинам, был принят в репинскую мастерскую. Стал бывать в доме у Ильи Ефимовича.
— Ты должен поскорее отрешиться от своих прежних провинциальных взглядов на искусство, — наставлял он друга. — В Петербурге есть чему поучиться. Это тебе не Одесса. Тут столько выставок, что глаза разбегаются: и академические, и передвижные, и Общество акварелистов, и «Мир искусства»…
Греков слушал бойкую речь товарища и невольно завидовал ему: обогнал на целый год.
— «Гвоздем» нынешнего сезона будет, конечно, картина Репина «Торжественное заседание Государственного Совета», — продолжал Бродский. — Илья Ефимович работает над ней уже более двух лет. Эта вещь обещает превзойти все ранее им сделанное!
В те дни о репинской картине говорили все в Петербурге, и, естественно, больше всего в Академии художеств. Ученики стремились хотя бы одним глазком взглянуть на рождающийся шедевр. Но в мастерскую, где Репин работал со своими помощниками Кустодиевым и Куликовым, никого не пускали.
Острое любопытство, вызванное завесой таинственности, окутывающей картины, несколько притупилось, когда начались занятия. Появились новые интересы и заботы. Поскольку первая лекция читалась в восемь, то приходилось подниматься затемно. Сначала шли теоретические дисциплины. В одиннадцатом часу, как только светлело, переключались на живопись. После обеда занимались рисунком и композицией.
В головном классе преподавали малоизвестные, но опытные художники-профессора: Творожников, Ционглинский, Залеман, Мясоедов.
Творожников слыл чудаком. Разбирая рисунок ученика, он изрекал замысловатые афоризмы. Ционглинский почитался импрессионистом. Он любил яркие, чистые краски, ратовал за работу на пленэре. Скульптор Залеман приучал к строгому, точному рисунку, выявлявшему все особенности натуры.
Из педагогов Греков более других выделял Петра Евгеньевича Мясоедова, отличавшегося спокойствием и благожелательностью. Ученик Репина, автор известной картины «Сожжение протопопа Аввакума», Мясоедов с вниманием относился к ученикам, умел направить работу в нужное русло, сделать ценное замечание, а то и внести в этюд поправку.
В первые месяцы пребывания в училище дела у Грекова шли неважно. Правда, его эскизы хвалили, но по рисунку и живописи оценки не поднимались выше третьего разряда. Для зачисления в академию этого оказалось достаточно, но о переводе в мастерскую приходилось только мечтать.