Знаменщик и трубач (Заболотских) - страница 89

В тот же день он взялся за второй эскиз. В карандаше. Он был одобрен комиссией.

Работать над эскизом в цвете Греков решил в Новочеркасске. Помогал ему бывший студиец Анатолий Зеленский. Уже в процессе перенесения рисунка на холст Греков внезапно опустил кисть, обернулся к своему трудолюбивому помощнику.

— Знаешь, какой первый признак совершенной композиции? Когда содержание картины читается с первого взгляда, когда от нее ничего нельзя отнять и ничего невозможно к ней прибавить. А здесь, — кивнул на холст, — кое-что можно и отнять и прибавить!

Была создана новая композиция. Белые наступают на батарею, от которой уцелело всего лишь одно орудие. На сыпучем песке разбросаны тела убитых артиллеристов. Белоказаки уже рядом. Прикрывая орудие своим телом, рабочий выбросил навстречу наступающим врагам руку с револьвером.

— А ведь фигура не получилась, безжизненная она какая-то! — отойдя от холста, заметил Зеленский.

— Я и сам это вижу, — озабоченно откликнулся Греков.

Пригласили натурщика. Однако сколько ни бились, но принять нужную позу он так и не смог. Пришлось Грекову облачаться в куртку рабочего и позировать Зеленскому.

С наполовину завершенной картиной сентябрьским ясным днем 1932 года Греков выехал в Москву.

Весь ноябрь, отогревая руки возле ненасытной «буржуйки», Греков бился над фрагментом диорамы «Оборона Царицына». Хотелось создать значительное полотно. Интересное по мыслям и по живописи. Нужно было передать со скрупулезной точностью ярость схваток, разлитый в воздухе зной, жаркую сухость песка…

Дело подвигалось вперед, но не так быстро, как бы хотелось. Неудивительно, что художника раздражил требовательный стук в дверь. С ворчанием «Ну кого еще несет нелегкая!» он отомкнул замок — на пороге стоял мужчина среднего роста, с энергичным выражением лица. Где было Грекову знать, что перед ним новый нарком просвещения Бубнов.

— Василия Никитича нет дома, — довольно сухо предупредил он, возвращаясь к прерванной работе.

Бубнов с любопытством оглядел обширное запущенное помещение. Через весь чердак тянулась коленчатая труба от чугунной печи, на полу валялись использованные тюбики из-под краски, у стен рядком выстроились этюды, на мольберте — огромный холст.

— Какие теплые воздушные тона! — похвалил он живопись.

— Я и сам вижу, что цвет, схвачен верно, — отозвался художник, по-прежнему думая, что имеет дело с одним из многочисленных знакомых Мешкова. — Впрочем, главное — передать настроение!