Намеренное злодейство, с которым господин нарушил договоренность, поразило Эмили ничуть не меньше, чем осознание напрасной жертвы: она по-прежнему оставалась узницей. Не находилось слов, чтобы выразить свои чувства; впрочем, ни одно возражение не имело смысла. Она жалобно взглянула на тирана, но тот не пожелал продолжать разговор и приказал ей вернуться в свою комнату. Однако Эмили не нашла сил выйти в коридор, а присела на стул возле двери и замерла в неподвижности, без слов и без слез.
– Зачем поддаваться напрасному горю? – не выдержал Монтони. – Не лучше ли покорно вынести то, чего нельзя избежать? Вам не на что жаловаться: немного терпения, и вы вернетесь во Францию. А сейчас идите к себе и успокойтесь.
– Я не осмеливаюсь идти туда, где окажусь во власти синьора Верецци, – ответила Эмили.
– Разве я не обещал вас защитить?
– Обещали, синьор, – подтвердила Эмили после недолгого молчания.
– И что же? Обещания недостаточно?
– Вспомните о другом обещании, синьор, – дрожа, возразила Эмили, – и решите, могу ли я полагаться на ваши слова.
– Вы хотите, чтобы я заявил, что не собираюсь вас защищать? – высокомерно произнес Монтони. – Отправляйтесь к себе, пока я не взял свои слова обратно. Бояться вам нечего.
– Если таково ваше желание, я немедленно повинуюсь.
Эмили вышла и направилась в большой зал; страх встретить Верецци или Бертолини заставил ее ускорить шаг, хотя ноги не слушались. Вскоре она вернулась в свою комнату, заглянула в каждый уголок и, убедившись, что никого нет, села возле окна. Цепляясь за малейшую надежду, способную поддержать ее слабеющий, угасающий дух, Эмили заставляла себя поверить, что Монтони действительно позволит ей вернуться во Францию, как только вступит во владение поместьями, а до тех пор обеспечит защиту от насилия. И все же рассчитывать можно было только на помощь Людовико, хотя он и сам не верил в успех побега. Радовало только одно обстоятельство: благоразумие или страх удержали ее от упоминания в разговоре с Монтони Валанкура, хотя ей очень хотелось перед подписанием документа выдвинуть условие немедленного освобождения шевалье, если тот действительно томился в замке. Сделай она это, ревнивая месть Монтони обрушила бы на узника новые тяготы, а возможно, обрекла бы на пожизненное заточение.
Так прошел долгий грустный день – еще один в череде других, проведенных в этой комнате. С наступлением вечера Эмили отправилась было ночевать к Аннет, но особый интерес задержал ее, несмотря на страх: она решила дождаться, пока в замке все стихнет, и послушать, не раздастся ли опять музыка. Хоть ее звуки и не могли убедить Эмили в присутствии Валанкура, вероятная его близость внушала веру в спасение. Но, с другой стороны, как будет грустно, если музыка не зазвучит! Эмили не хотела даже думать об этом, но с нетерпением дожидалась наступления полночи.