– Подойди осторожно к окну и послушай вместе со мной. Музыка вернулась.
Обе замолчали, а когда мелодия изменились, Аннет воскликнула:
– Пресвятая дева! Я хорошо знаю эту песню. Старинная французская баллада, одна из любимых на моей дорогой родине.
Эту балладу Эмили уже слышала здесь, в замке, хотя в рыбацкой хижине в Гаскони звучала другая музыка.
– Ах, это наверняка поет француз. Должно быть, месье Валанкур.
– Тише, Аннет. Не говори так громко: нас услышат.
– Кто? Шевалье? – удивилась Аннет.
– Нет, – печально возразила Эмили, – но тот, кто доложит синьору. Почему тебе кажется, что поет месье Валанкур? Ты узнаешь его голос? Я боюсь доверить своей памяти.
– Я ни разу не слышала, как поет шевалье, – ответила Аннет.
К разочарованию мадемуазель Сен-Обер, она тоже решила, что это Валанкур, только потому, что другого француза не представляла. Вскоре зазвучала баллада из рыбацкой хижины, и несколько раз повторилось «Эмили», причем так явственно, что Аннет тоже его услышала. Эмили без сил опустилась в кресло, а горничная громко позвала:
– Месье Валанкур! Месье Валанкур!
Эмили попыталась остановить ее, однако горничная окликнула музыканта еще несколько раз, и лютня внезапно замолчала. Некоторое время Эмили с волнением прислушивалась, но ответа не получила.
– Неважно, – успокоила ее Аннет. – Это точно шевалье, и я с ним заговорю.
– Нет, лучше я заговорю сама, – возразила Эмили. – Он узнает мой голос и ответит. – И, перегнувшись через подоконник как можно ниже, громко спросила: – Кто поет в столь поздний час?
Последовало долгое молчание. Повторив вопрос, Эмили различила в шуме ветра какие-то звуки, однако такие далекие и тихие, что не разобрала слов и не узнала голос. Немного помолчав, она снова заговорила, и снова донесся голос, но такой же слабый, как прежде. Очевидно, существовали другие помехи, кроме силы и направления ветра. Глубина окон не позволяла словам преодолеть препятствие, в то время как звуки музыки распространялись легко. Эмили отважилась поверить, что, поскольку только на ее голос отреагировал незнакомец, это, несомненно, Валанкур и он тоже ее узнал. От радости она едва не утратила дар речи, чего нельзя было сказать об Аннет: горничная опять принялась обращаться к незнакомцу, но тот молчал. Опасаясь, что шум привлечет внимание часовых, Эмили попросила ее замолчать и решила утром расспросить Людовико более настойчиво, чем прежде. Теперь она могла уверенно сказать, что незнакомец по-прежнему оставался в замке, и собиралась направить Людовико в то место, откуда доносилась музыка.