Гошен постарался успокоить канцлера.
— Ваше превосходительство, сказал он, — вы слишком взволнованы, слишком потрясены известием о нашем шаге и настолько не расположены прислушаться к доводам рассудка, что дальнейший спор бесполезен…
Была и еще одна довольно веская прична для начала войны. Германия презирала сухопутную британскую армию и рассчитывала закончить войну задолго до того, как начнет чувствоваться блокада страны британским флотом.
Так был оставлен позади век не только относительной безопасности, но и того превосходства Британии, которое германский министр Матиас Эрцбергер определил «столетием нетерпимой гегемонии».
К этому времени сложилась весьма парадоксальная ситуация, поскольку Россия все еще не находились в состоянии войны с ее главной зачинщицей Австро-Венгрией.
«Германия, — писал Сазонов, — отчудила свою свободу действий, свыклась с мыслью о войне и поэтому не хотела и не могла ее предотвратить. В этом заключается тяжкий грех берлинского правительства перед человечеством и собственным народом…
Так как венский кабинет в последнюю минуту заявил нам о своем желании продолжать прерванные им с нами переговоры, русское правительство не давало своим войскам приказа перейти австрийскую границу, имея в виду данное Государем обещание не нарушать мира, пока будут продолжаться переговоры, т. е. пока не исчезнет последняя, хотя бы и слабая надежда на его сохранение.
Германия, таким образом, оказалась в положении державы, обнажившей меч для защиты союзницы, на которую никто не нападал.
В Вене не торопились с объявлением нам войны. Как уже было сказано выше, генералу Конраду фон Гетцендорфу, на которого падает главная ответственность за решение императора Франца Иосифа и его правительства вести войну во что бы то ни стало и с кем бы то ни было, пришлось убедиться, что военные силы Австро-Венгрии совершенно не соответствовали подобному замыслу и что не только война с Россией, но даже с Сербией являлась для них задачей, сопряженной с большим риском.
Этим открытием должно быть, очевидно, объяснено выраженное в Вене желание возобновить с нами переговоры и таким образом выиграть некоторое время для спешного окончания военных приготовлений.
Такое неопределенное положение, среднее между войной и миром, не могло продолжаться долго.
В Германии медлительность „блестящего секунданта“ производила сильное раздражение, и вскоре из Берлина последовал совет, весьма похожий на приказание, объявить России войну».
Не находя никаких предлогов, Австро-Венгрия в конце концов объявила 7 августа войну России, мотивировав это тем, что «Россия объявила войну ее союзнице Германии»!