Кто знал, что 12 миллионов храбрецов будут убиты в юном возрасте, что 20 миллионов будут ранены и искалечены.
Кто мог предсказать, что одна империя вынесет потрясение войны; что другие три блестящих империи мира будут раздавлены в конец, и обломки их будут рассеяны в пыли; что революция, голод и анархия распространятся на большую половину Европы?»
Удары Биг Бена прозвучали тогда, когда Черчилль завершил диктовку инструкций своим адмиралам.
Корабли военно-морского флота Британии получили сигнал: «4 августа 1914 года, 11 часов пополудни. Начинайте военные действия против Германии».
Через открытые окна адмиралтейства Черчилль мог слышать шум толпы, окружившей Букингемский дворец. Публика пребывала в приподнятом настроении, слышалось пение — «Боже, храни короля».
На Даунинг-стрит, 10 он увидел министров, сидящих в мрачном молчании вокруг покрытого зеленой скатертью кабинетного стола.
Марго Асквит стояла у дверей, когда в зал входил Уинстон Черчилль.
«У него было счастливое выражение лица, — вспоминала она тот исторический момент, — он буквально мчался через двойные двери в зал заседания кабинета».
«Через 20 минут после этого рокового часа, — писал в этой связи Ллойд Джордж, — вошел Уинстон Черчилль и уведомил нас, что все британские военные корабли извещены по телеграфу во всех морях о том, что война объявлена и им следует согласовать с этим свое поведение.
Вскоре после этого мы разошлись. Этой ночью нам не о чем было больше говорить.
Завтрашний день должен был принести с собой новые задачи и новые испытания.
Когда я покинул зал заседаний, то чувствовал себя так, как должен чувствовать человек, находящийся на планете, которая вдруг чьей-то дьявольской рукой была вырвана из своей орбиты и мчится с дикой скоростью в неизвестное пространство».
«Все это наполняет меня печалью», — напишет премьер Венеции Стенли.
4 августа в 7 часов вечера Британия направила ответ Германии.
«Страна, — говорилось в нем, — считает своим долгом сохранить нейтралитет Бельгии и выполнить условия договора, подписанного не только нами, но и Германией».
Британскому послу предписывалось потребовать в полночь «удовлетворительный ответ» и в случае отказа затребовать паспорта.
Посол сэр Эдвард Гошен вошел в кабинет Бетман-Гольвега и нашел канцлера «очень взволнованным».
«Моя кровь, — вспоминал об этом моменте сам канцлер, — закипела при мысли об этой лицемерной ссылке на Бельгию, что, разумеется, не было причиной вступления Англии в войну».
— Действия Британии, — с трудом сдерживая всю свою ярость, сказал канцлер, — это удар сзади человека, борющегося с двумя разбойниками. Британия берет на себя ответственность за последствия, которые могут последовать вследствие нарушения некого «суверенитета», клочка бумаги!