Я сказал ему, что не могу дать ему другого ответа.
Посол, с видимым усилием и глубоко взволнованный, сказал мне:
— В таком случае мне поручено моим правительством передать вам следующую ноту…
Дрожащая рука Пурталеса вручила мне ноту, содержащую объявление нам войны.
В ней заключалось два варианта, попавшие по недосмотру германского посольства в один текст. Эта оплошность обратила на себя внимание лишь позже, так как содержание ноты было совершенно ясно. К тому же я не имел времени в ту пору подвергнуть ее дословному разбору.
После вручения ноты посол, которому, видимо, стоило большого усилия исполнить возложенное на него поручение, потерял всякое самообладание и, прислонившись к окну, заплакал, подняв руки и повторяя:
— Кто мог бы предвидеть, что мне придется покинуть Петроград при таких условиях!
Несмотря на собственное мое волнение, которым мне, однако, удалось овладеть, я почувствовал к нему искреннюю жалость, и мы обнялись перед тем, как он вышел нетвердыми шагами из моего кабинета».
На другой день, в 8 часов утра, посол со всем составом посольства и баварской миссии и 80-ю другими германскими подданными покинул Петербург.
Так был оформлен окончательный разрыв с Германией, вручившей России в течение трех суток два ультиматума, требовавших немедленного приостановления предпринятых ею мер военной безопасности без всякого ручательства взаимности ни с австрийской, ни с собственной стороны.
Говоря откровенно, никакой особой надобности в столь поспешном объявлении войны России не было.
Военные соображения германского Генштаба требовали только задержки русской мобилизации.
Другое дело, что военный план требовал скорейшего открытия военных действий против Франции. Всякая отсрочка их на Востоке могла принести немцам одну только выгоду.
Для чего же понадобилось Бетману торопиться с актом объявления войны России?
На этот вопрос фон Бюлов ответил в своих мемуарах. По его мнению, этот ход Бетмана диктовался внутриполитической обстановкой.
Альберт Баллин передал Бюлову яркое описание сцены, разыгравшейся в его присутствии во дворце канцлера утром, в день объявления войны России.
«Когда Баллин вошёл в салон, где были тогда приняты столь потрясающие решения, то он увидел рейхсканцлера, который большими шагами, в сильном возбуждении ходил взад и вперёд по комнате.
Перед ним, за столом, заваленным толстыми книгами, сидел тайный советник Криге. Криге был прилежным, честным и усердным чиновником…
Бетман от времени до времени обращал к Криге нетерпеливый вопрос:
— Объявление войны России всё ещё не готово? Я должен сейчас же иметь объявление войны России!