Альфред пришел в отчаяние. Он так надеялся съездить на Рождество в Стокгольм, «чтобы провести несколько дней с друзьями, особо потому, что я знаю, это доставило бы старикам массу удовольствия». Теперь это стало невозможно.
Газеты пестрели броскими заголовками. Альфред был потрясен. Как все могло пойти настолько наперекосяк? Его метод взрывания должен был сохранить жизни, а не уносить новые. Сложности с транспортировкой и несчастные случаи он все равно воспринимал лишь как небольшие препятствия на пути. Ничто не могло поколебать его убежденность, что он создал нечто выдающееся. Правда, доходы пока покрывали не более трети расходов на поездки, опытные взрывы и заводские помещения. Уже совсем скоро он начнет «пожинать плоды и меньше причинять боль», по его собственному выражению. Скоро его не будет мучить совесть от грустных писем Андриетты о больших расходах и незначительных доходах родителей.
«Рождество стоит за дверью со всеми удовольствиями, ссорами и расходами», – мрачно писал он в своем рождественском послании Роберту. Главному владельцу Нитроглицериновой компании Вильхельму Смитту он предоставил множество доводов, с химической и логической точки зрения объясняя «загадочные несчастные случаи», причем все доводы сводились к утверждению, что неприятности были исключением, а не правилом. Самовозгораний не было. Уберечь взрывчатую смесь от столь небрежного и неправильного обращения было невозможно, уверял Альфред. «Однако таковые события представляются мне в высшей степени неприятными. Особенно странно то, что и здесь, и в Швеции все несчастья происходят одновременно»>44.
Глава 10. Кошмар в Нью-Йорке
Существовал и иной возможный путь. Альфред мечтал об этом втайне, носил его в себе, как надежно спрятанный многомиллионный капитал. С ним было его перо, непреодолимое желание писать. Означало ли это, что ему дан талант? Временами он чувствовал глубокую убежденность: если Альфреду Бернхарду Нобелю и предназначено кем-то стать, то только поэтом.
В следующую минуту подступали сомнения. Краснея и стесняясь своей мании величия, он жадно проглатывал то, что писали другие, пока не набирался смелости попробовать снова>1.
Немецкие писатели надолго задержались в той романтике Sturm und drang – «Бури и натиска», – которую Альфред полюбил в Петербурге. В 1860-е годы на немецкой литературной сцене царили поэты и философы. Тот, кого интересовали романы в духе реализма, вынужден был обращаться к иностранным авторам. Немецкий Бальзак пока не появился.
За время своего пребывания в Гамбурге Альфред обзавелся романтической поэзией и пылкими балладами, которые зачастую покупал подержанными. Например, он купил собрание сочинений Фридриха Шиллера – лирика XVIII века, одно из произведений которого, «Оду к радости», положил на музыку сам Бетховен (симфония № 9, 1824). Однако жадный до чтения химик-самоучка пробовал и другие пути.