.
Альфред отчасти понимал позицию Роберта. Все это наводило на мысли о том решении, которое в общих чертах применяли они с Полем Барбом: один обеспечивал знания, второй – капитал, а прибыль делили поровну. Впрочем, у Роберта не имелось никаких патентов, которые он мог бы предоставить в распоряжение вновь созданной нефтяной компании «Братья Нобель».
Наконец Людвиг поставил вопрос ребром. Альфред сохранял нейтралитет. Ведь никто не знал наперед, что принесет вложение средств в нефтяную промышленность. Предприятие в Баку могло стать блестящим начинанием, а могло и стать «средним бизнесом». Альфред намекал, что, если дела пойдут хорошо, усилия брата будут щедро вознаграждены. «Между тем можно с основанием возразить, что будь Роберт брошен там один на произвол судьбы, предприятие никогда не достигло бы зрелости, но этот вывод не подкреплен математическими доказательствами и может подвергнуться нападкам»>32.
Роберт был недоволен. С таким незначительным жалованьем, сетовал он, «невозможно самому жить в Баку настолько достойно, как того требует представительство большой фирмы», особенно когда одновременно надо оплачивать воспитание детей в Стокгольме>33.
* * *
Корпоративные дискуссии, как всегда, вылились в обычные жалобы братьев на здоровье. Роберту трудно ходить, у него проблемы со зрением, Людвиг отправился на юг лечить больные легкие, а Альфред страдал хроническим бронхитом. Кроме того, он поставил самому себе новый диагноз. Головные боли, которыми он страдает, должно быть, от ревматизма, решил он. Удивительное дело, он, похоже, так никогда и не связал свои симптомы с тем, что ежедневно имел дело с нитроглицерином, хотя тревожные сигналы о его побочных эффектах поступали еще со времен «гремучего масла».
Весной 1878 года братья, как всегда, боролись со своими привычными болячками. Судя по всему, они, как и все прочие, еще не подозревали о сенсационном медицинском открытии, которое в тот момент было представлено Парижской академии наук и которое перевернуло все.
После успехов в области исследования порчи вина в 1850-е годы профессор химии Луи Пастер продолжал исследовать микроорганизмы. Теперь ему 56 лет, он уже профессор Сорбонны. В начале 1860-х инсульт лишил его подвижности в левой половине тела, однако ум и работоспособность не пострадали. Долгое время он размышлял над проблемой, не могут ли микроорганизмы иметь отношения к распространению заразных болезней. Пастер и его сотрудники ставили эксперименты над посевами бактерий смертельной болезни сибирской язвы. Теперь же они настолько уверились в правильности своих выводов, что впервые представили миру «Теорию о бактериях и ее применение в медицине и хирургии» (La théorie des germes et ses applications à la Médicine et à la Chirurgie).