Людвиг ответил, что решать Альфреду. Если тот будет настаивать на возврате долга, Людвиг готов немедленно продать свои дома за любую цену.
На это последнее заявление Альфред не ответил. Старший сын Людвига Эмануэль, взявший на себя часть отцовских дел, попытался вмешаться в переписку в более мягком тоне. Само собой, все долги будут оплачены, подчеркивал он. Проблема лишь в том, что Альфреду и Людвигу деньги нужны одновременно. «Я прекрасно понимаю, что и Ты, и папа оказались в трудной ситуации»>86.
Несколько недель спустя Людвиг и Альфред пересеклись в Лондоне. Встреча закончилась катастрофой. Альфред выплеснул эмоции в своем письме Роберту. Если кто-то смешивает дела и чувства, то точно не он, подчеркнул Альфред. Впредь он не желает напрямую иметь дела с Людвигом. В Лондоне брат повел себя «в высшей степени оскорбительно и грубо». Альфреду не раз доводилось участвовать в деловых тяжбах, но «никогда ранее, – сетовал он, – со мной не обращались столь бесцеремонно. Это нисколько не помешает мне прийти ему на помощь, но я предпочту делать это через посредника»>87.
Братьев выручил спасительный удар гонга. В октябре 1886 года в Лондоне была создана Nobel-Dynamite Trust Company (Трастовая компания Нобель-Динамит), которой с самого начала сопутствовал успех. Альфред смог отозвать свои требования к Людвигу, поскольку его потребность в капитале оказалась меньше, чем он опасался. Кроме того, блеск треста отразился и на репутации компании Bröderna Nobel AB («БраНобель») в России[47]. По словам Людвига, успех Альфреда подействовал на российских финансистов как электрический разряд. Только недавно «БраНобель» не давали кредитов. И вот уже предложения сыплются со всех сторон.
Когда месяц спустя Людвиг навестил Альфреда в Париже, настроение царило совершенно иное. «Моему старому сердцу так радостно видеть, что восстановлено прежнее братское доверие. Письма – неодушевленные предметы, зато личная беседа, безусловно, показывает, что лежит на дне души, доброе и теплое», – писал Людвиг в благодарственном письме. «Твое письмо порадовало меня более, чем ты можешь себе представить, – ответил Альфред. – Мы оба стоим на склоне жизни, и теперь, в предвестии ее заката, как никогда ранее, возникает склонность к мелочам, которая почти всегда лежит в основе всего, что называется раздором. Что касается меня, я живу в абсолютном согласии со всем и всеми, кроме своего нутра, и его “духов Нифельхейма[48]”. Менее всего я хотел бы ссоры с тобой, и если между нами и пролегла тень, то она давно уступила перед призывом сердца “да будет свет”»