.
На его книжной полке стоял последний сборник рассказов знаменитого писателя Ги де Мопассана, который он прочел с карандашом в руке. Его особо тронула строка из рассказа «Счастье»: «Внезапно начинаешь постигать ужасающую горечь бытия…»>108
Проведя черту на полях, Альфред написал «bien»[49].
Между тем на стрельбище в его имении в Севране каждый день грохотали выстрелы. В начале ноября 1887 года британский профессор химии Фредрик Абель поехал туда с Альфредом, чтобы полюбоваться результатами. Это был не первый его визит в Париж по тому же поводу. Альфред гордился интересом со стороны столь заслуженного профессора, называя его «лучшим другом Военного министерства». При поддержке Абеля он надеялся получить доступ на английский рынок. Положение выглядело многообещающе.
Абеля удостоили дворянского титула, теперь он именовался «сэр Фредрик». С теплыми живыми глазами и огромными седыми бакенбардами, свисавшими с его по-детски округлых щек наподобие бахромы на шторах, он был на несколько лет старше Альфреда Нобеля и производил впечатление человека добродушного. Десятью годами ранее сэр Фредрик повел себя некрасиво, задержав продвижение динамита в Англии. Но эта размолвка ушла в историю. Теперь они относились друг к другу с полным доверием и работали вместе. Иначе Альфред никогда не повез бы с собой профессора смотреть тайные эксперименты в Севране.
Однако несколько недель спустя Альфред узнал, что сэр Фредрик рассказал о его новом порохе на публичной лекции в Лондоне. Альфред был шокирован. То, что он обсуждал с Абелем в Севране, было строго конфиденциально, как профессор мог так поступить? Альфред пытался утешить себя тем, что сэру Фредрику известно недостаточно, чтобы обмануть его. Профессор даже не знает точного состава пороховой смеси. Однако Альфред предупредил Томаса Джонстона, главу Nobel Explosives в Глазго. Он подчеркнул, что они должны соблюдать максимальную осторожность, что все, связанное с новым порохом, extremely confidential[50]. Может быть, стоит поторопиться с получением патента в Великобритании?>109
Этого Альфред еще не сделал. Связанную с этим бюрократию он ненавидел всей душой. Она отнимала огромное количество сил и нервов, при этом он лучше, чем кто-либо другой, знал: сформулировать патент так, чтобы защитить свои права, практически невозможно. Подавать заявку слишком рано почти всегда было еще хуже, чем опоздать. Он часто говорил, что в обычном случае приходится соискать не менее двенадцати патентов в одной стране, чтобы получить хотя бы относительную защиту прав, которая в большинстве случаев все равно оказывается иллюзорной. С горькой иронией он предложил патентной системе сменить название и впредь называться «Система налогообложения изобретателей для содержания паразитов»