Кафедральный собор Стокгольма, увитый пальмовыми и лавровыми листьями, «превратился в цветочный сад на южный манер», писала одна из газет. Проходы между скамьями окаймляли кипарисы, а у алтаря теснились ландыши, тюльпаны и гиацинты. Голубь мира парил над гробом, убранным черным крепом. Насчитали более ста венков.
Великолепие этого зрелища дополняло море ароматов. Только сорок поникших цветочных композиций, приехавших из Сан-Ремо, в том числе последний привет от динамитной компании, выделялись «унылым запахом тлена». На поблекших лентах виднелись надписи золотом и серебром «на самых разных языках». От бесчисленных люстр церковь буквально сияла.
Общественность часами стояла в очереди в надежде попасть на немногочисленные незарезервированные места. По мере приближения назначенного времени – три часа пополудни – окружающие кварталы все больше заполнялись собравшимся народом, началась давка. Вдоль тротуаров сверкали шлемы полицейских.
Счастливчики, которым удалось проникнуть внутрь, слышали, как пастор в своей надгробной речи назвал Альфреда Нобеля «одним из величайших сынов нашей страны». Оперный певец спел «Реквием» Верди, и, судя по пересказам в газетах, в заключение, прежде чем на крышку гроба упали три ритуальные горсти земли, «слова утешения были обращены к братьям покойного». Газетчики в очередной раз перепутали, кто же из семейства Нобель жив, а кто умер.
Народ столпился у церкви и стоял, пока выносили гроб – под звон колоколов и звучание органа. Плотные ряды горожан стояли по обе стороны улицы на всем пути процессии до заставы Норртуль. Оттуда экипаж сопровождали наездники с факелами в руках. Аллея из больших свечей освещала дорогу до крематория на Северном кладбище. Предполагалось тщательно соблюсти все инструкции в завещании. И последнее, но не менее важное: после операции с сонной артерией Альфред пожелал, чтобы «после того как это произойдет и явные признаки смерти подтверждены компетентным врачом, сжечь тело в так называемой печи крематория»>8.
* * *
Первой новость о премии сообщила газета Nya Dagligt Allehanda. Эмануэль Нобель сильно рассердился, прочтя в газете полный текст завещания уже 2 января, перед тем как отправиться в Санкт-Петербург. Досадовал и Рагнар Сульман. Все участники процесса нуждались в более длительном периоде молчания. Они даже не успели поискать дополнительную информацию среди бумаг Альфреда в Сан-Ремо и Париже. Народ же в целом больше удивлялся тому, что эта большая новость не попала на первую полосу Aftonbladet. Главный редактор Харальд Сульман приходился братом одному из душеприказчиков и наверняка располагал полной информацией.