Но у Рагнара Сульмана был козырь в руке. С Карлом Давидом Вирсеном он был на «ты» и называл его «дядей», ибо знал с детства – семьи дружили. К тому же Рагнар изучал математику вместе с его сыном и потому проводил немало времени дома у Вирсенов – как в городе, так и на даче на острове Даларё. С Вирсеном он связался на самом раннем этапе и склонил его на сторону идеи с премией. Среди прочего, Сульман упомянул, что предполагает создание сети иностранных академий, помогающих в процессе отбора.
И теперь постоянный секретарь Карл Давид аф Вирсен решил выступить за премию внутри Шведской академии. Если академия откажется от вручения премии, пожертвование канет втуне, предупредил он остальных семнадцать членов. Тогда будут потеряны и то «исключительное признание» и «исключительные привилегии», которые Нобель хотел дать «великим представителям литературы континента». Вирсен предсказывал бурю негодования и обвинений в адрес Шведской академии, обвинений, которые наверняка поддержат академики будущих поколений. Просто недопустимо, по мнению Вирсена, чтобы «Академия из соображений собственного удобства отказалась от влиятельнейшей позиции в области мировой литературы».
Решение по поводу Нобелевской премии поставили на голосование. Точка зрения Вирсена получила двенадцать голосов и победила>18.
Менее всего проблем возникло у душеприказчиков в Каролинском институте. Ректор Аксель Кей общался с Альфредом Нобелем по поводу пожертвования. К тому же профессор Кей также был лично знаком с семьей Сульмана. Правда, Кей предпочел бы очередное пожертвование, но, если обещанные Сульманом дополнительные соглашения станут реальностью, душеприказчики могут рассчитывать, что Каролинский институт возьмет на себя присуждение премии по физиологии и медицине.
Оставалось два важных момента: король и Академия наук. Рагнар Сульман знал о серьезных сомнениях Оскара II. Поэтому для него стало большим облегчением – победа была наполовину обеспечена, – когда его королевское величество все же принял решение поручить канцлеру юстиции принять меры, необходимые для выполнения последней воли Нобеля.
Теперь все зависело от Академии наук, которой досталось присуждение премии по химии и физике. Один из оппозиционеров в Шведской академии, историк Ханс Форсель, оказался к тому же членом Академии наук. Не будучи членом того комитета, которому предстояло подготовить заключение для Сульмана, он, однако, и тут продолжил свой крестовый поход против Нобелевской премии. Решение затягивалось.
Когда же настал момент рассмотрения, на стол легло положительное заключение комитета. Вывод был следующий: Академия наук должна согласиться с таким предложением, с теми же оговорками, что и остальные. Однако в разгар дискуссии коварный Форсель выдвинул аргумент, утопивший это предложение. Разве Академия наук может высказываться относительно Нобелевских премий, пока завещание не получило законную силу? Разве это законно?