– Что вам, приятель? – спросил бармен, и Дэниел показал пятерню и другую руку с двумя поднятыми пальцами в знак того, что ему нужно семь пинт.
– Семь пинт «Эббота», пожалуйста.
Дэниел вытянул шею, продолжая вслушиваться в разговор парочки.
– Ну, на ее месте, – говорила женщина, – я бы тоже оценила такой большой романтический жест. То есть познакомиться так с кем-то… – А дальше Дэниел не расслышал.
«Что ж, – подумал он. – Даже если разговор не о нас, его все равно стоит запомнить. Большой романтический жест. Так же сказал и Ромео. Ясно». По спине побежали мурашки. Он уже говорил о них с Надей как о «нас».
Дэниел принес выпивку к столу. Джереми рассказывал историю о своем ребенке, втором, о том, что его пенис – как маленькая поливочная система, поэтому пришлось купить ему «вигвам для пи-пи».
– Я не шучу, – уверял он. – Это реально крошечный вигвамчик, который надевается ребенку на член, пока ты меняешь подгузники, чтобы он тебя не обмочил! – Это был «разговор папаш», в котором Дэниел не мог принять участие, поскольку еще не стал отцом, но послушать было приятно. Он был просто счастлив. Счастлив, что он здесь, что он жив и что его ждет большое будущее. В мыслях всплыло лицо Нади, а друзья продолжали играть в «кто больше папочка», рассказывая разные смешные истории.
Потом Дэниел пожурил себя: «Твою мать, чувак, сначала хотя бы на свидание с ней сходи».
Он прикончил свою пинту и мыслями вернулся к общей беседе, решив, что хватит летать в облаках. Кто-то спросил, не стоит ли прыгнуть в такси и умчаться в «Сохо Фармхауз», чтобы там пропустить по стаканчику, потому что у Терренса и Дина были членские карточки, по которым можно провести туда всех, но остальные отмели эту идею, решив вернуться в дом.
– Ну ладно, – произнес Терренс. – Но богом клянусь, если кто покурит в доме, она меня убьет, так что… мать вашу, просто не курите, идет?
Компания шумно выбралась из бара на скудно освещенную, вечернюю, загородную улочку. Джонни и Дин вытащили пачки сигарет из карманов джинсов и быстро закурили.
– Я имею в виду, – говорила Надя, – ты кажешься какой-то замкнутой. Знаешь, ты ведь можешь рассказать мне все что угодно.
Они завтракали во внутреннем дворе клуба, а вокруг суетились официанты, обещая принести скоро яйца-пашот и голландский соус.
– Я – ничего – не – скрываю. Ничего, – заявила Эмма, выделяя каждое слово. – Не дави на меня, ладно? Если я захочу что-то рассказать, я расскажу!
Она сказала это как-то по-хитрому – без злости или раздражения, – как подросток, пока не умеющий подбирать слова для описания своих чувств. Но какие-то чувства определенно были.