— Остальные, товарищ Новак, сами расскажут, когда проснутся, кто они такие и откуда взялись… Правда, товарищ Пюнкешти?.. На если кто из вас не спит, — бросил он в темноту лежавшим на мостовой солдатам, — так знайте, что это товарищ Новак. Дёрдь Новак! — провозгласил он торжественно. — Слышали небось о нем?.. Что?.. — Никто не ответил. Дембо сел. — Спят, видно… Ужо утром. Да так оно и лучше… по крайности мешать нам не будут. — Он глубоко вздохнул. — Так расскажите что-нибудь, товарищ Новак…
3
Как оно там вышло и почему, но в эту ночь кашель не разбудил Антала Франка. Спали и все остальные, хотя уже светало. Показалось солнце. Блеснуло на водостоках, скользнуло по крышам домов улицы Нефелейч, золотистое, совсем не похожее на вчерашнее разъяренное злое светило, и весело, мягко спустилось вниз.
Новак проснулся. Сел. В сиянии утра он увидел множество сброшенных солдатских башмаков, спящих людей, либо прикрытых шинелями, либо подложивших их под себя. Люди лежали вразброс — одни сюда головой, другие туда, кто на спине, кто на животе, кто на боку — и так до самого Городского парка, по обоим тротуарам улицы Петерди.
— Хорошенькая гостиница… да и проветривается неплохо… — пробормотал Новак, отыскивая глазами Антала Франка.
Франк лежал на боку. Новак долго глядел на него, и теперь ему бросился в глаза только лоб — он точно вырос над исхудавшим лицом.
— Ну да… конечно!.. — прошептал Новак и окинул быстрым взглядом Доминича, который спал, поджав длинные ноги и повернувшись к стене. Лица его не было видно, торчали только огромные толстые уши; одной рукой Доминич обнимал туго набитый мешок.
…Проснулись Пюнкешти, Дембо и Бойтар. Они тихо перекидывались словами с. Новаком. Пюнкешти рассказал, что его зачислили в 15-ю маршевую роту.
— Может, еще неделю здесь пробудем, а может, и раньше отправят. Никто не знает. Я уже три дня тут и все никак, не могу решить: сообщить жене или нет? Опять плакать станет… А к чему это? — тихо добавил Пюнкешти. — Один раз и то трудно было расставаться… Да к тому же здесь, при народе, прощаться… Нет! Еще жалеть начнет, что на мостовой сплю, — будто только я один и сплю здесь, будто на фронте мне перина приготовлена. Но, — перескочил он внезапно на другое, — если ты думаешь, что тут мало таких, которые ждут не дождутся, как бы на фронт попасть, то очень ошибаешься.
— Знаю, — сказал Новак.
Он вынул перочинный ножик, вытянул ногтями большое лезвие, потом защелкнул его, снова открыл, вытянул маленькое лезвие, ножницы, штопор, шильце, пилочку и рассматривал их так внимательно, будто Пюнкешти как раз об этом универсальном перочинном ножике и говорил. Потом закрыл его и, опустив в верхний кармашек солдатской гимнастерки, глянул на Пюнкешти.