Эти ребята, хотя и вежливо, но не откладывая в долгий ящик, выясняли профессию отцов, их состояние и размеры квартиры. У одного отец был домовладельцем, у другого — фабрикантом, у третьего — врачом, адвокатом, у четвертого — оптовым торговцем… «У Фехери, — вспоминал Мартон, — отец был биржевиком». Мартон и по сей день не знал точно, что это за профессия, — «биржевик». Фехери жили в квартире из пяти комнат. У одиннадцатилетнего мальчишки была своя комната, обставленная белой мебелью: детская! Она была ничуть не меньше той, в которой ютилась вся семья Мартона, все их восемь душ. Фехери держали и повариху, и горничную, и гувернантку. В тот день, когда Мартона выгнали из реального училища, мать Фехери пригласила его в гостиную. Там стоял рояль, с потолка свешивалась огромная люстра с лампочками, похожими на свечки, и стол был покрыт огненно-красной плюшевой скатертью.
Ласково улыбавшаяся г-жа Фехери усадила Мартона под веселые хрусталики люстры, осыпавшие их электрическим сиянием; завела беседу о том, о сем и как бы невзначай мягко спросила у Мартона, кто его отец, какая у них квартира, сколько детей, где они учатся и есть ли прислуга. «Отец мой был сапожником; летом арендовал кофейную; сейчас он кельнер, живем мы на улице Бетлен в однокомнатной квартире; ребят нас шестеро: брат учится на литографа; прислуги у нас не было никогда». Хотя г-жа Фехери, слушая ответы мальчика, мило улыбалась, кивала и даже погладила его по голове, перед тем как отправить в детскую, Мартон почувствовал, что мать его друга чем-то недовольна.
И когда на другой день он пришел к ним как обычно, г-жа Фехери встретила его в прихожей и сказала, чтобы он больше не приходил, потому что сын ее занят. «Не хочет дружить со мной! — чуть не плача, прошептал Мартон на улице. — А ведь мы вместе писали пьесу и поклялись друг другу в вечной дружбе. Неужто он все это за один день позабыл? Ведь мы даже не ссорились…» На другой день в обед Мартон подкараулил своего друга на улице, когда он возвращался из школы, и спросил его: «Что случилось?» Фехери ответил с улыбкой: «Ничего. Просто ты ходишь в начальную школу. У твоего отца нет денег, чтобы платить за реальное училище». И тщетно объяснял Мартон, что это ничего не значит, что они «друзья навек», что это «измена», Фехери и слушать его не хотел. «Да… да… конечно…» — отвечал он. «Так почему же тогда?» — взволнованно и горячо воскликнул Мартон. Фехери не ответил, только вежливо повторил, рассеянно разглядывая свои туфли с пряжками: «Ты в начальную ходишь, а я в реальное училище, и мама не позволяет мне с тобой дружить». — «Одумайся! — чуть не плача, умолял Мартон. — Ты еще пожалеешь! Ведь если я уйду сейчас, то уйду навсегда, и ты напрасно будешь звать меня, я не вернусь. Давай встречаться на улице». Фехери протянул руку Мартону и сказал: «Будь здоров!» Это дружеское рукопожатие ввело Мартона в заблуждение, он подумал, что уговорил своего друга; решил, что Фехери испугается «уйду навсегда». «Ну ладно! Словом, завтра встретимся тут же на улице», — прошептал Мартон. Фехери улыбнулся, еще раз пожал ему руку и без звука юркнул в парадное.