Что ж ему-то, Фифке, подарить? Мартон ломал голову. Денег у него нет, вещей, которые мог бы подарить, тоже. Два месяца назад он отдыхал в Сентмартоне, вот ему и пришло в голову, что хорошо бы Фифку Пса взять с собой отдыхать. Ведь Фифка еще никогда не уезжал за город, он и знать не знает, что такое деревня, лес, поле, как пенится парное молоко, как тускло блестят виноградины на лозах, как пахнет кукуруза, поджаренная на костре, «Но в Сентмартон я не могу его взять с собой. Что скажет тетушка Терез, если привезу к ней еще одного нахлебника, к тому же и не родственника, а просто Фифку Пса? Наняться, что ли, на месяц юнгами на пароход? Но ведь и мне велели приходить только к весне, потому что скоро кончится навигация… Да и возьмут ли весной, это тоже еще бабушка надвое сказала… А если на экскурсию пойти? Погода пока стоит хорошая… Денька на два… на неделю… на две недели… на месяц…»
Так и зародился знаменитый план. Сперва Мартон хотел взять с собой только Фифку. Потом вспомнил и про Тибора Фечке. Тибор тоже никогда не отдыхал еще на лоне природы, а он ведь бледный и худой. Как же можно его оставить? К тому же Тибор любит его больше всех и уж никак не виноват в том, что у «его нет таких знакомых, которым надо было бы уроки давать. «Захвачу с собой и Тибора!» И он направился к Гезе Мартонфи. А когда излагал свой план, в пылу разговора назвал в числе «бесплатно отдыхающих» не только Тибора Фечке, но и Петера Чики и Лайоша Балога. «Вот когда узнают ребята, как прекрасна природа! Знаешь, Геза, хоть погожий день, хоть ненастье — природа всегда прекрасна и все прекрасно в этом мире!»
После долгих размышлений Фифка Пес одобрил план. Тогда Мартон в целях «основательной и детальной разработки» плана и для того, чтобы установить день «отбытия», собрал ребят на «совещание» в квартиру Лайоша Балога, которая состояла из двух комнат и поэтому была наиболее удобна.
Отец Лайоша, еще молодой, тридцативосьмилетний мужчина, был парикмахером. Мать Лайоша была того моложе. Шестнадцати лет вышла она замуж за смуглолицего Петера Балога и родила ему восемь детей. Половина из них — две девочки и два мальчика — осталась в живых. Все они были черноволосые, черноглазые, чернобровые — и брови у всех были такие, что твои усы. Исключением была младшая дочь. У ней, бог знает почему, и глаза были голубые и волосы такие рыжие, что вот-вот вспыхнут пламенем, а белоснежная кожа лица была вся усыпана рыжими веснушками — словно зернышки клубники бросили на сливки. «Не родись она дома, — рассуждал Петер Балог, — я подумал бы, что ее в больнице перепутали. Такие случаи я знаю. Но чтобы в утробе матери перепутали младенца — в жизни не слыхал такого». — «Да успокойтесь вы, господин мастер! Нет тут ничего особенного! Просто краска вся вышла!» — утешали терзавшегося сомнениями парикмахера его клиенты. «Какая там краска? Что за глупости! — возмущался мастер, подправляя бритву, но, быстро спохватившись, любезно добавлял: — Шутить изволите?»