— Может быть, — Сказал Мартон. — Дураков на свете много. Но, думаю, суть не в том, что они ненавидят венгерцев.
— А в чем же?
— В чем? Так уж оно повелось в деревне. Только случай выдайся, каждого чужого побьют. Даже ребятишек из соседнего села не пропустят. И это не только здесь. В Сентмартоне то же самое. А ведь там одни венгерцы живут.
— А почему?
— Так уж оно повелось… — Мартон пожал плечами. — Боятся — потому и нападают. Они, конечно, не знают уже, что нападают потому, что боятся. Однажды я спросил дядю Крайцара. Он был полевым сторожем. Мы очень дружили с ним. Я часто захаживал к нему. Иногда даже на ночь оставался у него в шалаше. Вот он и сказал мне однажды: как чужой придет к мужику, так и горе принесет на горбу. Уж так оно повелось испокон веков. Потому мужик и боится всех, ненавидит, думает, что обманут его, украдут что-нибудь. Он и соседскую курицу вышвырнет из сада, коли она забредет к нему невзначай. Думает: нарочно ее пустили, чтобы траву у него щипала. Перья ей повыдергает, шею свернет и перекинет через плетень.
Ребята молчали. Здесь все куда более странно, чем в Пеште.
— Положим, и в Пеште случается, — вспомнил вдруг Тибор, — что ребята из одного дома воюют с ребятами из другого дома. Одна улица идет на другую. Но там совсем другое дело. Даже если изобьют друг дружку, все равно это игра. Вроде как бы состязание… А здесь… я не понимаю… — И он утер лоб. Носовой платок был уже весь в крови.
Дошли до околицы деревни. Мартон остановился возле последнего дома.
— Подождите, — сказал он, — я водички попрошу. Надо же рану промыть.
Разваленный домишко с трухлявыми дощатыми воротами. Мартон постучался. Послышался унылый, хриплый собачий лай.
— Ну, этой-то собаке небось лет двести от роду, — сказал Петер Чики, прислушиваясь к странному лаю, и тоже постучал в ворота.
— Эй! Дяденька! Тетенька! Дайте водички… Хоть кружечку… Надо рану промыть…
Странный хриплый лай словно бы усилился, но в промежутках слышалось тяжелое простуженное дыхание. Мартон заглянул во двор сквозь щелочку, и лицо его вытянулось.
— Ну и ну! — сказал он с удивлением.
Мальчишки тоже разыскали щели и прилипли к ним. За дощатым забором они увидели безусого и безбородого старика; это он и лаял на них, хрипел, задыхался. Глаза у старика были красные, слезились, по худому лицу тянулось видимо-невидимо морщин, на сгорбленном отощавшем теле висели тряпки вместо одежды. Должно быть, старик жил один в полусгнившей лачуге.
— Ну и ну, — проговорил и Петер Чики, — такого я еще не видал.
— Дядя, — крикнул сквозь щелочку Мартон, — не надо нам воды, только не лайте!