Заключив таким образом соглашение с богом, он задумчиво вышел из храма. «Холера ее знает, почему это так: с домовладельцем говоришь на «вы», а с богом — он-то ведь куда более важная шишка — на «вы» говорить нельзя…» И хотел еще добавить: «Больно по-дурацки получается…», но передумал.
Если сделка с богом завершалась успешно и обещание, данное г-ном Фицеком в трудную минуту, можно было выполнить, он выполнял его. Но если соглашение кончалось ничем, г-н Фицек начинал браниться: «Нечего к тебе обращаться! Ты тоже только тому даешь, у кого и без тебя хватает… — и бросал укоризненно: — А я еще на «вы» хотел говорить с тобой!»
Г-ну Фицеку случалось иногда по дешевке купить на рынке ощипанную курицу. Торжествующий, приносил он ее жене. Жена, качая головой, потрошила «дешевку», и выяснялось, что курица, купленная на последние гроши, воняет. Тогда г-н Фицек хватал тухлую птицу, с яростью бросал ее в потолок и орал: «Жри и это, старый негодяй, коли уж все жалеешь для меня». Берта, бледная, смотрела на бушевавшего мужа. А отдавшая богу душу птица летела через окно на улицу, и хорошо, если не на голову кому-нибудь из прохожих. «Фери! Фери! Что ты делаешь! Да побойся ты бога!» — «Нечего мне бояться, — задыхаясь, отвечал Фицек, — я уже и так в аду!» И в гневе он срывал со стены картину, на которой в сандалиях на босу ногу сидел на клубящемся облаке старый бог в греческой тунике. Четверостишие под его сандалиями возвещало:
«Где любовь, там и мир. Где мир, там и благодать. Где благодать, там и бог. Где бог, там во всем достаток».
Совсем иначе верила в бога жена Фицека.
То, что она жила на земле, как и положено женщине, в этом она не сомневалась. А так как, по ее мнению, господь добр, то к ней, к Берте Фицек, он может относиться только хорошо. Ей не раз приходило в голову, что надо бы навестить бога, и если это удавалось все же редко, так не по ее вине — все времени не хватало. Вспоминала она о нем часто, как и о родителях, да ведь их тоже редко навещала. Но что поделаешь, она тут ни при чем, так редко выдается свободный часок.
Мартону только раз довелось увидеть мать в церкви. Мать стояла между рядами скамеек, молитвенно сложив руки. Орган гудел, на клиросе пели. Ресницы матери были опущены. На них в сиянье электрических свечей дрожали слезинки. Мартон спрятался за колонной, чтоб не помешать матери. А она все кивала, кивала головой, потом отдала поклон. Не поясной, не земной — простой чинный поклон. Затем повернулась и пошла к выходу. Народ еще молился, но она уже кончила свое свидание с богом и между рядами скамеек шла одна к дверям.