Сердце у Мартона екнуло. Он понял, о чем задумался сосед. Назвал адрес. Оба чуточку помолчали. Мартон глядел в потолок, мужчина в окно.
— А вы кто? — спросил Мартон и, словно в заключение своих дум, тяжело вздохнул. — Как вас зовут?
— Ене Алконь.
— А чем вы больны?
Алконь помолчал сперва, но потом решил, что раз он узнал секрет мальчика, то мальчик уже не опасен, да и, кроме того, у него неизвестно почему явилась потребность поверить мальчику свою тайну. Когда Мартон спросил еще раз: «Чем вы больны?», Алконь ответил:
— Ничем.
— А почему вы здесь? — шепотом спросил Мартон.
— У меня будет операция.
— Какая?
— Аппендицит.
— Когда будут оперировать?
— Надеюсь, не скоро.
— Но почему же? Почему? — шептал мальчик на ухо соседу.
— Потому что не хочу идти на войну, — шепнул в ответ Алконь.
Мартон посмотрел на него.
— Гм… — И еще раз повторил: — Гм…
— Когда тебе станет лучше, тогда и потолкуем, — сказал черноволосый, поднявшись с постели Мартона. — А до тех пор… — И он улыбнулся мальчику, который опять потянул его к себе: симпатичный новый знакомый очень заинтересовал его.
— Простите, а чем вы занимаетесь?
— Я журналист.
— Журналист?.. Потом расскажите мне, пожалуйста. Это, наверное, очень интересно, правда?
— Совсем неинтересно… Ну ладно, когда тебе станет лучше…
После обеда с двух до четырех начали приходить посетители. Мартон ждал ребят. Никого… Ко всем больным приходят, к нему никто!.. Наконец — было уже около четырех — в дверях показался огромный белый халат и в халате Петер Чики. Увидев Мартона, он поспешно подошел к нему.
— Петер… Я так ждал тебя…
— Ну как ты?
— Плохо. Что с ребятами? Почему они не пришли?
— Тибор лежит — простудился. Фифка тоже лежит — ногу натер. У Лайоша живот болит.
— А ты?
— Я? — спросил Петер Чики. — Я? Мне только одно и больно, что ты болен! — И он тихо рассмеялся. Все его лицо: лоб, рот, брови — расплылось.
Болезнь затянулась. Одно время даже врач потерял было надежду. Он ведь знал, что теперь уже и ампутация не поможет. В одну из ночей, когда Мартону стало очень скверно, он, услышав слова доктора: «Кризис!», решил, что даст знать о себе матери. Но сперва попросит Ене Алконя узнать, сколько может продлиться такой кризис. Оказалось, два-три дня. «Тогда подожду еще денек», — решил Мартон. «Если к завтрашнему дню мне не станет лучше, — горя в лихорадке, сказал он Петеру, который навещал его каждый день, — тогда по секрету скажешь маме… Но чтоб только она одна пришла».
На другой день ему стало лучше. К концу третьей недели разрешили даже сидеть у окна.
Из окна виднелись железнодорожная станция, вагоны, рельсы, насыпь. Лил дождь. Каждые полчаса прибывал, останавливался и уходил дальше какой-нибудь воинский эшелон. И хотя солдаты пели все разные песни, позднее Мартону вспоминалось, будто сквозь фрамугу влажный ветер приносил всегда одну и ту же песнь: