Злые ветры дуют, матушка родная…
Как-то раз черноволосый журналист присел рядом с Мартоном. Они вместе смотрели на уносящиеся поезда, на дым, который в дождь будто на колени становился и полз вслед за поездом.
— Ты любишь стихи? — спросил Мартона журналист, когда вагоны скрылись с глаз.
— Очень! — ответил Мартон. Он все еще никак не мог признаться новому другу, что пишет стихи и хочет стать композитором. При одной мысли об этом его в краску бросало. «Как-никак журналист!»
— Прочесть тебе одно стихотворение?
— Пожалуйста!
Алконь смотрел в ту сторону, где скрылся последний вагон, и тихо, странно, не декламируя, как это принято в школе, а словно рассказывая о том, что накипело на душе, начал:
Он паренек из рода кунов.
Огромными глазами глядя
На мир мучительных соблазнов,
Он стадо гнал по знаменитой
Венгерской степи Хортобади.
Ему окутывали душу
Разнообразные миражи,
Но вырастал цветок из сердца.
Набрасывался скот двуногий…
Такие стихи Мартон еще не слыхал никогда, и все-таки ему казалось, будто он слышал уже нечто подобное и что в нем самом есть, было это чувство, только он его выразить не мог.
— Замечательно!.. Это вы написали?
— О нет! — улыбнулся новый друг, взрослый человек, журналист. — Если б я умел так писать!.. Эндре Ади[55], — сказал Алконь. — Слышал такое имя?
— Никогда, — простодушно признался мальчик. — Никогда.
Вечером Ене Алконь дал Мартону сборничек стихов. Мальчик начал читать. Читал все более жадно, глаза у него загорелись. Ему показалось, что произошла какая-то большая перемена в нем, в мире: что-то зазвенело, зазвучало, заговорило, странно и все же просто, иначе, чем до сих пор, и все-таки понятно.
Потом, когда в палате светилось уже только маленькое квадратное молочное стекло, Мартон положил книгу и, припоминая отдельные строчки, подумал о том, как хорошо, что полевой сторож выстрелил в него и что его привезли в больницу, иначе ему, быть может, никогда не попался бы в руки этот сборник стихов. «Что скажут ребята, Лайош, когда я покажу им?»
А сквозь открытое окно, сплетаясь у него в голове со строчками стихов, снова неслась песня солдат:
Злые ветры дуют, матушка родная…
* * *
…Третьего ноября Мартона выписали из больницы, и он пошел домой. Перед выпиской попросил Петера узнать: вправду ли родители переселились на улицу Луизы?
Петер отлично выполнил поручение.
В коридоре больницы, где они уединились с Мартоном, Петер, смеясь, рассказал, как понес чинить свои башмаки к г-ну Фицеку. Полчаса торговался с ним, лишь бы увидеть и мать Мартона и братьев и узнать, что они думают о пропавшем. Чики был уверен, что они все равно не утерпят и заговорят о Мартоне.