Великий обман. Чужестранцы в стране большевиков (Симкин) - страница 125

Уолтер Дюранти

Славу и журналистскую награду получил, однако, не он и не Маггеридж, а… Дюранти, ставший лауреатом Пулитцеровской премии 1932 года за серию очерков о первой сталинской пятилетке. 70 лет спустя поднимался вопрос о том, чтобы посмертно аннулировать награждение. Пулитцеровский комитет отклонил это требование.

Голод 1932–1933 годов на Украине

Жестокость коллективизации, ликвидацию кулаков Дюранти считал оправданной: «Омлет не приготовишь, не разбив яиц». Да и британский истеблишмент, по мнению историка Майкла Хьюза, воспринял коллективизацию как экономическую меру, направленную на создание больших ферм (колхозов) вместо мелких неэффективных крестьянских хозяйств. На Западе просто не могли поверить, что государство может морить голодом миллионы сограждан. А может, равнодушие Европы и Америки к трагедии российского крестьянства объяснялось и тем, как писал историк Дональд Рейфилд, что западные интеллектуалы считали его «низшей расой».

Чем объяснить лживость корреспонденций иностранных журналистов из Москвы? Были среди них и люди недалекие. Решительно отрицал голод на Украине американский журналист Луис Фишер, московский корреспондент еженедельника The Nation. Он искренно восхищался энтузиазмом советских людей, их верой в будущее, а когда видел прямо противоположное, на черное говорил белое. Вот один из примеров его казуистики. «Когда жилья будет достаточно, – писал он, – получение квартиры перестанет быть привилегией. Привилегии – результат дефицита. В то же время они знаменуют начало конца дефицита и тем самым начало собственного конца».

Правда, в опубликованной после отъезда из СССР автобиографии Фишер сокрушался по поводу ареста многих его московских знакомых. «Свойственный советскому правительству обычай убивать друзей Фишера пулей в затылок в конце концов поколебал его русофильство, – иронизировал автор журнала Time в рецензии на его книгу. – К тому же этот обычай лишал Фишера источников информации».

Московские корреспонденты потешались над статьями своего коллеги Мориса Хиндуса. Процитирую его пассаж о «реформатории-профилактории» для проституток в Москве, в 20–30-е годы создавались такие учреждения (один из них – по инициативе жены Кирова Марии Маркус). Само это заведение описано как «очаг культуры», а о его начальнике, «молодом человеке лет тридцати», говорится: «Он чисто выбрит. На нем не рабочая блуза и не сталинская тужурка, а современный костюм, и в довершение всего – воротничок, галстук и, уж вовсе невероятно, штиблеты!»

Надо сказать, что авторы корреспонденций из Москвы жили в СССР так, как никто из них не мог бы себе позволить жить на Западе. «В России иностранцы, получающие за свою работу в валюте, – писал Лайонс, – ведут роскошный, по сравнению с русскими, образ жизни и принимают свои привилегии как должное»; им начинает казаться, что они и вправду лучше русских, они испытывают «внутреннее облегчение от того, что Великий эксперимент проходит в Великой лаборатории, к счастью, очень далеко от дома, и объект его – русские туземцы, а не разумные западные граждане».