Все это не помогло Бруно Ясенскому избежать в 1937 году ареста по так называемому «польскому делу» – среди живших в СССР поляков искали шпионов. Будучи арестованным в июле и не выдержав пыток, Ясенский признался в участии в польском националистическом заговоре, хотя и не оговорил никого из знакомых, оставшихся на свободе. На суде от всех своих показаний отказался, но это уже не имело никакого значения – год спустя его расстреляли.
«Эмансипация женщин в Советском Союзе положила конец кокетству», – пишет Витезслав Незвал в своей книге «Невидимая Москва», написанной после пятинедельной поездки в СССР в августе-сентябре 1934 года. Он приехал искать «женщину с романтическими глазами». Ею была Рогнеда (Ная) Сергеевна Городецкая, дочь знаменитого в начале XX века поэта Сергея Городецкого. К тому моменту она успела сняться в Чехословакии в нескольких популярных в 20-е годы фильмах и вернулась в Советскую Россию жить с отцом. Незвал восторженно описывает приметы московского быта, рассказывает о посещении квартиры Городецкого, где, по его мнению, некоторое время жил Есенин (на самом деле тот жил в его квартире в Петрограде). Незвала восхитило, что кухарка отказалась нажать на затвор фотоаппарата, чтобы снять хозяина с гостем. «Она сказала, что не может отойти от плиты, ей некогда». Я был тронут. Да, она работает – простая девушка, которую я увидел, когда входил сюда, – и ее работа так же важна, как и любая другая».
К слову, упомяну, что в марте 1915 года Есенин впервые пришел к Городецкому с запиской от Блока. О его визите к Блоку есть рассказ его самого (апокрифический) в изложении Всеволода Рождественского: «Встречает меня кухарка. “Тебе чего, паренек?” “Мне бы, – отвечаю, – Александра Александровича повидать”. А сам жду, что она скажет “дома нет”, и придется уходить несолоно хлебавши. Посмотрела она на меня, вытирает руки о передник и говорит: “Ну ладно, пойду скажу. Только ты, милый, выйди на лестницу и там постой. У меня тут, сам видишь, кастрюли, посуда, а ты человек неизвестный. Кто тебя знает!” Ушла и дверь на крючок прихлопнула. Стою. Жду. Наконец дверь опять настежь. “Проходи, – говорит, – только ноги вытри!” Вхожу я в кухню, ставлю сундучок, шапку снял, а из комнаты идет ко мне навстречу сам Александр Александрович».
А его друг поэт Николай Клюев за несколько лет до того пришел за протекцией в литературу прямо к Городецкому. По рассказу Анатолия Мариенгофа, «маляром прикинулся. К Городецкому с черного хода пришел на кухню: “Не надо ли чего покрасить?..” И давай кухарке стихи читать. А уж известно: кухарка у поэта. Сейчас к барину: “Так-де и так”. Явился барин. Зовет в комнаты – Клюев не идет: “Где уж нам в горницу: и креслица-то барину перепачкаю, и пол вощеный наслежу”. Барин предлагает садиться. Клюев мнется: “Уж мы постоим”. Так, стоя перед барином в кухне, стихи и читал…»