Что же они приобретали на золото? В 1933 году продукты составляли 80 % всех проданных в Торгсине товаров. И это были никакие не деликатесы, а ржаная мука (почти половина всех продаж), крупы, рис да сахар. Надо сказать, советское государство продавало продовольствие своим гражданам в среднем в три раза дороже, чем за границу. Туда СССР продавал зерно в половину докризисной мировой цены, в то время как крестьяне, вырастившие это зерно, умирали от голода. Зимой 1932–1933 годов самые плодородные территории СССР охватил голод, повлекший миллионные человеческие жертвы. Крестьяне стали покидать деревни и устремляться в города, где возле вокзалов образовалась привычная горожанам и шокировавшая иностранцев картина: горы мешков и на них изможденные женщины с детьми.
Привычная горожанам… В известном смысле такое отношение к жертвам тех лет сохранилось до наших дней. В нашей исторической памяти Большой террор 1937 года оставил больший след, нежели коллективизация и раскулачивание, хотя от последовавшего за ними голода погибло куда больше.
За время своего недолгого существования (1931–1936) Торгсин добыл на нужды индустриализации 287,3 млн золотых рублей – эквивалент 222 т чистого золота. Как полагает профессор Елена Осокина, этого хватило, чтобы оплатить импорт промышленного оборудования для гигантов советской индустрии и в том числе Магнитки, Кузнецка, Днепрогэса и Сталинградского тракторного завода. И золото это было получено отнюдь не от иностранцев, а от голодающих советских граждан, опустошивших свои кубышки.
…Памела Трэверс приметила, что вдоль ленинградских улиц «тянутся очереди за продуктами. Приметы голода. Повсюду тут встречаешь лица застывшие и невыразительные, а глаза стеклянные и пустые. Советские маски. Серый цвет в лицах здешних людей».
А ведь еще недавно, при НЭПе, было не так. «Государственные продовольственные магазины открыты до одиннадцати часов вечера», – Вальтер Беньямин в 1927 году отмечал это как «кое-какой вид комфорта, неизвестный в Западной Европе. …Все – крем для обуви, иллюстрированные книги, канцелярские принадлежности, выпечка, даже полотенца – продаются прямо на улице, словно это происходит не в зимней Москве с ее 25 градусами мороза, а неаполитанским летом».
«Центр Москвы представляет собой скопище хлеба, крымских фруктов, студня, икры, сыра, халвы, апельсинов, шоколада и рыбы, – писал Мирослав Крлежа в 1926 году. – Бочонки сала, масла, икры, упитанные осетры в метр длиной, ободранная красная рыба, соленая рыба, запах юфти, масла, солонины, кож, специй, бисквитов, водки – вот центр Москвы». «В Москве, – продолжает он, – мне случалось видеть нищих, которые держат в руке бутерброд, намазанный слоем икры толщиной в палец. Не выпуская изо рта папиросы и не переставая жевать, они тянут извечный православный, русский, он же цыганский, припев: “Подайте, люди добрые!”»