Вернувшись из командировки, Василий Алексеевич решил осуществить давнишнее намерение — почистить личное оружие. Племянница жены, шестнадцатилетняя озорная девица, стала просить дядю дать ей его — «поиграть». Шурховецкий отказал, предупредив ее, что наган заряжен. Но озорница успела ухватиться за ручку нагана и потянула его к себе. Прогремел выстрел, пуля прошила правую руку Василия Алексеевича и попала в легкое. Несмотря на все старания врачей, через два дня его не стало. Состоялись грандиозные похороны. Говорились речи, ораторы клялись разыскать убийц — врагов Советской власти. Жутко рыдал оркестр, леденили душу взвизги тарелок, глухо ухал барабан. Мать подняла меня на руки, чтобы я «попрощался с дядей Васей»...
Пока шло следствие, отец был молчалив и мрачен. Его, как и Татьяну, не раз вызывали на допросы, но никаких доказательств преднамеренного убийства не нашли и никого, в том числе и племянницу, не привлекли к уголовной ответственности. Но, видимо, «герои» чувствовали себя не очень уютно в Котельниково. И через год после несчастного случая отец забрал Татьяну с детьми и махнул в Казахстан на строительство Эмбанефти, сказав матери, что уезжает на заработки в Сталинград.
Я ничего об этом не знал, продолжая отдыхать в Антонове. А в середине августа засобирался домой: приближались занятия в школе. На железнодорожную станцию меня провожал мой двоюродный брат Потап: он должен был купить билет и посадить меня в вагон. Такие мои поездки были уже не раз опробованы. Потап шел быстро, неся нелегкую корзину с гостинцами. Я бежал за ним вприпрыжку. Вдруг Потап приостановился, стал всматриваться вперед, бормоча: «Да никак кума Прасанка»... И ко мне: «А ведь это твоя мать, Георгий. Чего это она?» Теперь и я вижу: мама, одетая в черный бархатный костюм, в черной кружевной накидке на голове, — красивая! — было-то ей 29 лет. Но лицо какое-то застывшее. Она подошла ко мне, упала на колени в дорожную пыль, крепко обхватила меня за плечи и запричитала: «Ой, болезный мой сыночек, да как же мы будем теперь без отца-то. Бросил он нас, уехал, бросил, бросил»... Потап поднял мать с колен и заставил рассказать о том, что же все-таки произошло. Да, отец уехал, обманул мать, сказав, что едет временно в Сталинград. А на самом деле уехал с Татьяной Шурховецкой, забрав и ее детей. Куда уехал — неизвестно.
Для нас с матерью наступили жуткие, черные дни: мы остались без копейки денег, без каких-либо запасов продуктов. Мать, никогда и нигде не работавшая, кроме своего хозяйства, заметалась, носила что-то продавать на базар, поступала на поденную работу, уборщицей в учреждение. У нас не было чем истопить печь, а в иные дни — и чего поесть... Нередко наш рацион состоял из куска черного хлеба и луковицы с солью. В доме поселился холод, голод и болезнь. У матери и у меня часто бывала какая-то немощь, видимо, от недоедания.