Они видели Марту – торговку, которая приносила молоко и яйца. Ее опознали товарки – по разбитым ботинкам, стоявшим у черного хода. Эти ботинки Марта всегда надевала, чтобы не снашивать свои туфли на черной лестнице.
От Марты они узнали, что девушек та не видела, поскольку дальше черной лестницы не бывала, а квартира принадлежит господину Крамеру, который оставил ее дочке после ее свадьбы, а дочка герра Крамера – фрау Розенберг, вот уже как два года – а то и больше, здесь не появлялась. Она не появлялась тех пор, как ее супруга стали разыскивать после Пивного путча. Нет, известий о ней с тех пор не было.
Они слышали, как профессор Сойка, заявивший, что ни слова не скажет без своего адвоката, дабы не быть понятым превратно, все же признал, что его друг – человек, если так можно выразиться, влиятельный, – пригласит его присутствовать при научных экспериментах. Было бы ошибкой думать, что профессор занял квартиру незаконно. Нет, у него нет адреса этого друга, он в отъезде и уже очень давно не давал о себе знать.
Они познакомились с Диной Студебеккер и узнали, что родители уже едут за ней из Вены. Дина взволнованно ходила следом за Эмми и та все повторяла: «Вот видишь!».
От визга, плача, восклицаний и оправданий казалось, что девушек в квартире огромное количество. Дальнейшее рассмотрение установило точное число: пять.
Эмми, Дина, все еще рыдающая блондинка, уверявшая, что не может давать показания, поскольку от нервного потрясения пострадают ее способности медиума, и еще две светловолосые барышни.
У всех, исключая Эмми и блондинку-медиума, имелись значки «Лиги сексуальных реформ».
Девушки носили странные прически: их волосы справа и слева были забраны в длинные пучки. От этого они походили на маленьких, хотя и очень рослых, девочек. Кроме Эмми, которая, скорее, напоминала валькирию.
Маллоу и доктор по очереди успокаивали Эмми, спрашивали, как та себя чувствует, и втроем пришли к выводу, что показываться на глазу брату ей пока не нужно, доктор сама ему все расскажет.
Прошло три часа двадцать восемь минут.
М.Р. Маллоу и доктор Бэнкс успели также обменяться парой фраз относительно одного инцидента.
«Мистер Маллоу, – неожиданно сказала она, – тогда, на Рождество, это было некрасиво с моей стороны. Если можете, простите меня. Я сделала глупость». А мистер Маллоу на это только сделал большие глаза, словно не понимал, о чем речь, и легкомысленно махнул рукой.
Они ходили из комнаты в комнату. Из угла в угол. От окна к двери.
Потом мистер Саммерс открыл глаза. Доктору уже почудилась радость в его взгляде, как вдруг она увидела там такую черную пропасть отчаяния, что у нее одеревенело лицо. Доктор Бэнкс подняла руку – и увидела, как напрягся пациент.