!
Он пожал плечами и вышел.
На лице у Карпантье читалось удивление: он наверняка пытался припомнить, не знавал ли он когда-то боксёра по имени Рэмбо´!
Ларенсе, казалось, также был в смятении от всего сказанного; возможно, в качестве утешения Розина попросила его почитать что-то из последних стихов. Он занял место Человека-со-вшами (явно довольный тем, как удалось его подсидеть) и начал декламировать:
ОЗЕРО
Виски́ юных красавиц
В непроглядных сумерках
Вплоть до их замужества
Веселят Текетили
В книгах
Некоторые слова
Кажется, положены
На музыку
Южных краёв
Деревенская жизнь
Танцует
В паутине идей
Её рука в моей
Мы закрываем город
Во имя овладения прекрасным
Изобретения
Театры
Женщины
Трубочисты
Электрическая лампа на розовом шёлке
Дохлая рыба
Всё складывается в гирлянду, которую мы вешаем
У нас в голове
По праздникам.
– Мило, но как-то отстранённо, мне как-то больше по душе «Омнибус», – заявил я.
– А, ну тогда позвольте прочесть несколько новых страниц как раз оттуда, – Ларенсе уже принялся рыться у себя в портфеле…
– Нет-нет, у меня из головы нейдут ваши стихи, мне будет трудно переключиться.
Розина спросила, чем мы намерены занять вечер.
– Я хотел отвезти вас к друзьям на улицу Фонтэн; они собираются каждый день на сеансы спиритизма – думаю, будет забавно[137].
Она согласилась, но назначила Ларенсе встречу в «Жокее» на два часа утра.
В течение всего ужина – хотя ресторан, который мы выбрали, был превосходным, – Розину не оставляло дурное расположение духа; она пеняла мне на несправедливость по отношению ко всем и в особенности – Ларенсе. Его последние стихи казались ей верхом совершенства.
Мне не терпелось вывести её из такого взвинченного состояния, я очень рассчитывал на помощь моих друзей-спиритов, и, соответственно, настоял на том, чтобы, покинув ресторан, немедля отправиться на улицу Фонтэн.
Преодолев пять лестничных пролётов, которые вели к мастерской Андре Бретона, мы, немного запыхавшись, остановились перед дверью. По ту сторону царило гробовое молчание; ключ торчал в скважине, я зашёл в прихожую, Розина последовала за мной; мы оказались почти в полной темноте – подопытного как раз погружали в сон. Через несколько мгновений до нас донёсся декламировавший что-то голос. Бретон вышел нам навстречу, чтобы провести дальше; в гостиной собралось уже много народу, Робер Деснос, Витрак, Поль Элюар, Макс Мориз, Луи Арагон, Эрнст, Бенжамен Пере и прочая, и прочая[138].
Уже полностью загипнотизированный протагонист сеанса тем временем продолжал:
– Пустыня поднимается по трубе, словно дым, и превращается в зонтик, покрывающий весь Париж. Мрак такой, что даже меркнут фонари. Женщина, как полоумная, голосит, что хотела бы стать Пюви де Шаванном