– Смогу, – его голос звучал как сквозь вату, но хотя бы слова больше не пропадали. Свой голос все еще продолжал звучать в черепушке набатом. Во рту противно от солоноватого привкуса крови. Репнин очень осторожно, словно ребенку помогал мне подниматься, предварительно ощупывая каждый сантиметр тела. Когда я принял вертикальное положение, меня сразу повело в сторону, а звон в ушах снова усилился. Репнин тут же перехватил меня за талию, притянув к себе, заставив закинуть руку ему на плечо. – Петька? – говорить много я пока не мог, поэтому вопросы задавал односложно, но Репнин меня уже понимал с полуслова.
– Жив, все к тебе рвался, насилу удержали. Вроде ничего с ним не произошло страшного, ушибов много, да с лошади соскочить успел, но повело и мордой о землю шмякнулся. Сейчас клык один верхний шатается. Не знаю выпадет али приживется еще. Фридрих тоже жив. Ногу он сломал. Бидлоо лубки наложил и велел лежать. А сам побежал тебя искать. Мы все побежали, когда Цезаря без седока увидели.
– Миних? – я понимаю, дурацкий вопрос. Я и сам уже догадался, что вывесившаяся из кареты рука и то, что никто не спешил на помощь, означало только одно. Только одно, твою мать! Я знал это, но я хотел услышать.
– Государь Петр Алексеевич, – Репнин вздохнул и крепче прижал к себе. – Ну, ты же сам все видел.
И тут меня прорвало. Я уткнулся в шею Репнина и всхлипнул, раз, другой… а потом уже не мог остановить злых слез, чувствуя, как тело сотрясается от рыданий, а Репнину становится неудобно меня держать. Он остановился и так и стоял, похлопывая меня по спине, позволяя бить себя кулаком в грудь. И сам только повторял как заведенный.
– Все наладится, государь, все обязательно наладится.
Странно, но, когда моя истерика пошла на убыль, мне стало легче на физическом уровне. Во всяком случае, я смог идти сам, лишь опираясь на Репнина, а не висеть на нем, позволяя себя тащить. Только вот ухо заболело. Так стрелять начало, что тут уж подумаешь, что лучше бы не слышал я на него ничего, чем так мучится.
Пока Бидлоо носился вокруг меня как курица над цыпленком, только что крыльями не хлопал, ну еще бы впервые по-настоящему больного императора увидел, как тут не переполошиться. Когда голова была плотно упакована в бинты, как в тюрбан, а в ухо вставлена корпия с какой-то вонючей мазью, я отмахнулся от Бидлоо, послав того за тростью. С ногами у меня было все нормально, но общая слабость, сохранялась, все-таки контузило меня порядочно, и чтобы ходить уверенно, я и потребовал трость. Так как количество раненных было довольно приличным, включая и императора, было решено остановиться прямо здесь на лесной дороге, послав курьера в Петербург за каретами. Трупы только убрали. Погибло трое гвардейцев, те, кто находил ближе всех к взрыву, кучер, и Миних. Самое странное, что пара лошадей, запряженных в карету, не пострадала. Они даже не слишком поняли, что произошло: на глазах у них были шоры, частично прикрывающие уши, чтобы не понесли в случае чего. Всех погибших пока уложили на наспех сколоченные носилки, чтобы тела не скрючило в той же карете, когда пойдет окоченение. Тела нападающих я велел ни в коем случае не трогать и привезти в Петербург в целости и сохранности, сразу поместив в ледник. Еще мало кто знал, что тела могут о многом рассказать, да и я не слишком разбирался в этом, но у меня был опыт начала криминалистики, небольшой курс которой нам читали в университете, да уймы прочитанных детективов. Ничего, вместе с Ушаковым и Радищевым начнем новую веху в расследованиях создавать. Правда, повод для этого… Я сжал кулаки. Они ответят мне за это, кем бы в итоге ни оказались.