Обэриутские сочинения. Том 1 (Бахтерев, Евзлин) - страница 35

1
Здесь на скамейке Аракчеев
сидел как тумба недвижим.
он будто гру́зинских ночей лев
селений скарб удерживал нажим.
Здесь возглас медленный России
его преследовал до Невского:
«Гонцом пустился к низу я
в полпути до мертвецкой,
а ночь такая сизая,
а глаза такие детские».
Шагай продлённый Аракчеев.
Я вижу Минькиной конец,
убийца точит, щей поев,
лихой тесак, своим мечтам венец.
На дне лежит сражённая она
спешит над Волховом обратная волна
понятный голос Аракчеева бренчит:
«Приятное желание молчи!»
В прибрежном шелесте аллей
он слышит ног её звучанье
и платья скромное журчанье
вдоль перепаханных полей.
А за полями треск свечи,
что перепёлкой вспуганной кричит.

Аракчеев:

Бежать скорей
и нету сил.
Среди ветвей
в обычный раз
мелькает локон.
Убийцу я убил
дав грозный снам приказ.
Ты видишь свет из окон?
Богов там вежливые лики
теням внимают при луне,
лампадок там порхают блики
в продолговатой тишине.
Ложись и бейся головой
смиренный поднимая вой
и грубый плеск под аналоем:
но где же, где же ты?
твой вздох твоё дыханье?
Речная дева отзовись!
В ответ ему молчанье,
о, безрассудные мечты!
Граф девке преданный без лести
с полковником жандармским в ряд
сидел как тумба недвижим на том же месте.
Всегда горячий взгляд был холоден и пуст
граф крякнул
каркнул
и упал без чувств.
Любовь и тлен в один сплелись венок,
вот юным сверстникам значительный намёк.
1938 и далее
село Грузино
2
Сегодня кажется теплее,
дни просветлевшие спешат.
Волос листва становится белее,
бушует старости ушат.
С бесстыдством пальцы обгоняют грудь,
а как известно, груди поднимают ртуть.
Вы мне напомнили Екатерину,
императрицу и её перину.
Сегодня, кажется, погода
вам улыбается с утра,
сегодня зимняя природа археологам в угоду
напоминает действия Петра.
Так было двести лет назад,
я помню, я ходил назад.
Сегодня, кажется, послушные ручьи
неслышно по бульвару пролетели.
В отверстие минувшего стучат грачи,
врачи стучат по веткам елей.
Наверно, оттепель близка.
Весны зачатие вас обступило еле,
а вы уже спешите
глодать тоску над зимнею канавкой,
где рвётся через край
апрельских душ
волна.
Невы волной
полна
мечта твоя,
твоя душа —
лукавый журавель.
1934
3
Его удавка
сплетена из жил,
где Кухарь сорок лет прожил,
на сорок первом – удивился,
женился,
и той удавкой удавился.
А был звонарь,
кнарь и кухарь
квартиры коммунальной царь.
К зиме в колоколах звуча,
ещё звенчал на прежней лире
в том неопрятном прежде мире.
Когда ж соседок пять
«салакой» обозвал опять,
он, бренный браль
для всех стал кзарь,
для всех – кубарь,
во всём – жеграль
кнурь кухарь – соседский царь.
За пятку брал,
а редькой драл,
сковородой развесистой над теменем бряцал.