— Все живут, как будто ничего не случилось… Планета вертится.
— А если бы она остановилась, тебе бы стало легче?
— Да! Это было бы не так обидно, — сквозь горькие слезы смеется Котька.
— Давай я все-таки позвоню твоему психологу.
— Не нужно. Я пока не хочу.
— А чего ты хочешь?
— Чтобы мне отменили лекарства, которые убивают меня быстрее рака!
— Ты же в курсе, что тебе назначили самое лучшее лечение, правда?
Котька отворачивается к окну. А я, хоть и понимаю, что это противоестественно, опять начинаю себя накручивать. А вдруг она в этом не уверена? Вдруг ей кажется, что всех наших действий недостаточно? Или винит… Что на ее месте, допустим, не я. Или кто-то другой. Я ведь и сама частенько задаюсь этим вопросом.
— Может, тебя что-то не устраивает? Мы могли бы обратиться в другие клиники. Например, за рубежом.
— Мам, мы изучили их все и решили, что здесь делают то же самое.
— Да, но…
Я не знаю, что! Я просто не знаю. И меня убивает бессилие. Как же правы те, кто говорят, что рак приходит не к конкретному человеку. Он приходит в семью. И медленно-медленно ее пожирает.
— Все нормально, мам. Не обращай на меня внимания. У меня, наверное, опять стадия злости. Это пройдет.
— Ладно.
— Доктор хочет, чтобы я осталась ночевать здесь.
— Значит, к этому есть показания.
— Я хочу домой.
— Понимаю. Но ведь это всего на одну ночь.
— Хорошо.
— Вот и славно. С кем ты хочешь ее провести? — я то и дело касаюсь Котьки. Американские исследования доказали, что пациенты, которые постоянно подвержены тактильному контакту, поправляются гораздо чаще. — Со мной? Или с Олегом?
— Одна. Я сейчас — не самая приятная компания. Мне лучше, и вам совершенно не нужно сидеть у моей постели. Ты ж куда-то собиралась…
Котька стремится быть взрослой. Изо всех сил пытается не завидовать, да… Но в ее последних словах читается плохо скрытый упрек. Он, конечно же, несправедлив. Умом я это понимаю, что не делаю ничего плохого тем, что пытаюсь жить. Но чувство вины за это никуда не девается. Оно разъедает, подтачивая ржавчиной изнутри мой хребет. Стальной и до этого несгибаемый.
— Сегодня открывается кинофестиваль. Я надеялась помелькать там, чтобы сбить прессу со следа своим сияющим и цветущим видом.
— Отличный план.
Ослабев за время нашего разговора, Котька говорит все тише.
— Мам…
— М-м-м?
— А спой мне колыбельную…
Моя рука в темных Котькиных темных волосах замирает. Колыбельные мы с рокером-Победными пели сильно специфические. Рокерские.
— Какую? — шепчу я, осипнув вконец.
— А давай «Серебро» Би–2.
Почему я даже не сомневалась в том, что она выберет? Сглатываю… И с трудом, сбиваясь, вывожу: