Сергеев слушал не перебивая, не снимая руки с колена Фурашова. Алексей в конце рассказал и о Вале, упомянул о Зееловских высотах: прощался с жизнью, думал — хана. Сергеев насупился, рыжеватые брови ощетинились, изогнулись знакомо у переносицы, пасмурная тень легла на лицо, вроде острее проступил крупный лезвиеподобный нос. «Выходит, с годами и новым положением не утратил живость и остроту восприятия», — подумал Алексей с радостью, какую вызвало доброе открытие. И замолк, выговорившись. Почувствовал: на шее, на груди под кителем — испарина. Он как бы вновь, пусть с меньшей силой, приглушенно, но опять все пережил.
— Вот какая история… — негромко проронил привычную свою поговорку Сергеев и осторожно убрал руку с колена Алексея.
А у Алексея всплыло в памяти… Его батарея «дивизионок» стояла на прямой наводке — на стыке стрелковых батальонов. К слову сказать, от батальонов оставалось только название, в каждом по полтора-два десятка стрелкачей. Ждали со дня на день смены и оборону держали чудом — участки большие, вправо, влево, куда глаз хватал. Было тихо и спокойно, и немец никакой активности не проявлял — взаимно постреливали, чтобы знать, что все на месте, все по-прежнему. Батарейцы пускали в день два-три «огурца» — проверяли пристрелку ориентиров, а после отсыпались да грелись на пригорке, на солнышке, точно тюлени на безлюдном, необитаемом островке. И вдруг — под вечер восемь танков противника и рота автоматчиков ринулись в стык батальонов. Алексей бросился с наблюдательного пункта батальона, на котором находился, к себе, на огневую позицию батареи, думая лишь о том, что снарядов мало, что батарею сомнут: танки надвигались подковой…
Издали еще, с перехватывающим от спазм дыханием, подбегая к огневой, Фурашов увидел: два разрыва взметнулись среди орудий, несколько солдат заметались в панике, хотя все орудия стреляли по танкам. Увидел и начарта подполковника Сергеева. Он шел к батарее, высокий, прямой, на негнущихся ногах, и громовой голос его покрыл грохот выстрелов и разрывов:
— Стой! Стой! К бою!
И сам подскочил к крайнему орудию. Здесь убило наводчика, смертельно ранило заряжающего осколком в грудь. Он все порывался встать к орудию и падал у пустых снарядных ящиков, умирал тяжело, с хрипом, с кроваво-пузырчатой пеной на губах.
— Комбат! — завидев Фурашова, прокричал Сергеев. — Два орудия влево, два — вправо! Круговую оборону занять!
Сергеев бросился на колени перед прицелом. Пока Фурашов разворачивал два орудия против левого крыла цепи танков и тут же направлял свободных солдат, выдвигая их с автоматами, карабинами и пулеметом в ровики перед огневой позицией — занять оборону, — Сергеев поджег один танк. После задымили на фланге второй, третий…