— Разговор был полушутливый. Считают лишним такой эксперимент. Но извините… Борис Силыч пошутил над какой-то вашей историей с ребятами в войну под Сталинградом: маршал, мол, все дела с той историей сверяет…
«История! Сверяю дела. Ишь ты!» — Янов поднял прохладную, еще не успевшую нагреться трубку — позднее, днем, в кабинете будет плавиться тугая духота — и, подняв ее к уху, сказал сердито, будто был недоволен телефонисткой:
— Маршал артиллерии Янов. Соедините с секретарем ЦК.
И сразу в трубке густоватый, с сиплинкой и одышливостью голос — врастяжку, со смешинкой:
— Здравствуйте, Дмитрий Николаевич! Рань, извините. Но — военные люди, с петухами встаете… Не ошибся?
— Не ошиблись. Свои, внутренние, петухи не дают покоя.
— Понимаю. А как с «Катунью»? Сегодня испытания? Комплексно, всей системы?
— К испытаниям все подготовлено.
— Не лишне? Конструкторы — люди ученые, считают: «Катунь» без изъянов, как богиня!..
В трубке смешок — негромкий, потом шумный, с присвистом вздох, будто человек не за тридевять земель отсюда, в Москве, на Старой площади, а сидит рядом, за стенкой кабинета.
Янов сглотнул слюну — во рту было сухо, не от волнения, его не было, скорее, прихлынула жестковатость.
— Возможно, лишне… Но, товарищ секретарь, «Катунь» — наша большая ставка, и увериться или разувериться надо сразу. А мы хотим увериться до конца!
— Что ж, правильно. Добре, как говорят на Украине. А мне, Дмитрии Николаевич, напомнили тут вчера историю с ребятами… Забыл, а вот вспомнил: убило их ведь тогда снарядом от «ивана».
— Было…
Мелькнуло: «Не военный, мину снарядом называет».
— Ну, добре! Проверяйте. Послезавтра ждем доклада на президиуме. Желаю успехов.
Рычаги мягко клацнули, и Янову, пока не повернулся от столика, еще секунду чудилось — разговор не закончился, рядом звучит сипловато-одышливый голос. И усмехнулся: ждал трудного разговора, готовился что-то доказывать, а все вышло нежданно-негаданно просто…
Янов сидел в индикаторной, в узкой, вытянутой, заставленной по бокам высокими пультами. У них сейчас в молчании застыли вперемешку военные и штатские. В полумраке мерцали, трепетно переливались прямоугольные экраны на вертикальных панелях пультов, то и дело сухо пощелкивали переключатели и тумблеры да негромко переговаривались инженеры, то между собой, то, поправляя у подбородков ларингофоны, передавали отрывистые команды. Маршал знал: усиленные, команды эти разносятся динамиками везде, где тоже напряжены сейчас десятки людей у других шкафов и пультов — шли последние минуты предбоевой проверки аппаратуры…