– Ну как? Научился?
– Нет.
Из душевых валит густой белый пар. Приятно сидеть на жёсткой деревянной скамье и втягивать в себя тепло, приятно чувствовать, как лицо покрывается тысячью миллионов маленьких капель. Карин мыло попадает в глаза, и она думает, что ослепнет, а в остальном в девчачьей раздевалке царят тишина и спокойствие.
Звенит звонок на урок. Бенгт Ламм открывает класс – уверенно и быстро. Улле так и сидит за партой, подперев рукой подбородок.
– Ну что, есть прогресс? – спрашивает Бенгт.
Улле пожимает плечами:
– Ну так, немножко.
– Это хорошо.
Бенгт похлопывает его по макушке и идёт к учительскому столу. И вдруг Хедвиг замечает кое-что такое, что живот скручивает от страха. Дверь в подсобку приоткрыта.
Хедвиг подкрадывается к Улле.
– Что ты сделал? – спрашивает она.
Тот улыбается:
– Увидишь.
Постепенно класс заполняется вымытыми детьми, последним прибегает Пэр. Он закрывает за собой дверь. В четырёх жёлтых стенах собрались девятнадцать сопливых деревенских детей.
Бенгт замечает на своём столе записку. Он берёт её в руки и читает. Хедвиг как будто окатили ледяной водой.
– О? Ещё одна записка от мамы? – спрашивает Бенгт Ламм. – Неужто простуда так и не прошла и тебя надо ещё на две недели освободить от физкультуры?
Хедвиг молчит, но в ушах протяжно гудит какой-то зловещий сигнал.
Барашек Бенгт втягивает щёки.
– Будь добра, как придёшь домой, сделай кое-что.
– Да?
– Спроси свою маму, не хочет ли она снова поучиться в школе. Если что, я с удовольствием приму её в третий класс.
– Что?
– «Простуда» пишется с одной «с». А «Хедвиг» – с одной «д».
– Да, точно.
Хедвиг косится на Улле. Он похож на рыбу, выброшенную на песок, которая в отчаянии шевелит челюстями и хватает ртом воздух.
Бенгт садится.
– Значит, твоя мама не писала эту записку. Возможно, и предыдущую записку про простуду тоже написал кто-то другой?
Хедвиг кивает.
– А записку, которую ты принесла во вторник? Про Ларса?
– Её написала мама. Рукой. А я перепечатала на компьютере, чтобы никто не догадался, что первую записку придумала я.
Барашек Бенгт хлопает влажными глазами и, чтобы довести пытку до конца, выдерживает паузу – такую длинную, что кажется, целая вечность проходит.
– Ты понимаешь, как это серьёзно?
Хедвиг что-то бормочет, но разобрать ничего невозможно. Щёки пылают огнём, из глаз вот-вот хлынут слёзы.
– Что ты сказала?
– Я не одна это сделала.
Бенгт немного озадачен, но быстро понимает, что к чему.
– Ты тоже приложил к этому руку? – говорит он, сверля Улле взглядом.
Улле растерян.
– Может быть, немножко.
– Тогда мы с нетерпением ждём объяснений, – говорит Бенгт и сцепляет руки на столе в замок. – Кто начнёт?