— Не знаю, поеду ли я.
— Почему?
— А что я там буду делать? Ведь я же всю жизнь прожил в деревне. Здесь мне все знакомо, я знаю всех, и все меня знают. А там… — Зенек задумался, наморщил лоб, словно подыскивал самые убедительные слова. Хелька с беспокойством смотрела на него, но ничего не говорила. — Видишь ли, Хеля, я не могу тебе этого объяснить. Я здесь вырос, здесь потерял ногу, здесь сражался… сражался как мог, понимаешь?
— Понимаю, Зенек. Но почему ты не говоришь о том, сколько тебе довелось здесь страдать? Почему не вспоминаешь о тех годах, когда ты был в стороне от деревни, от людей? Забыл?
— Не забыл. К счастью, то время прошло. Теперь все иначе. Впрочем, я и сам не знаю. Мне это трудно объяснить.
— Ну и не объясняй! Я знаю, что тебя волнует. Подождем. Все как-нибудь уладится. А пока еще идет война.
Они вышли на улицу и отправились бродить по городу. Хелька заботливо вела Зенека под руку, прижималась к нему, а он с интересом приглядывался к жизни города. То и дело им попадались польские и советские патрули. Проверяли автомашины. Рестораны и кафе были забиты людьми, как будто бы те хотели наверстать упущенное за войну время: пили, пели. С песнями проходили войска. Зенек с завистью смотрел на солдат. Их жизнь была ясна. Они обучались, маршировали, пели, а затем отправлялись на фронт.
— О чем ты задумался? — с беспокойством взглянула на него Хелька. Она вдруг вспомнила, какое мрачное лицо у него было, когда он пришел предостеречь ее насчет Кароля. — О чем?
— Собственно говоря, ни о чем.
— Меня не обманешь.
— Понимаешь, смотрю на этих солдат и завидую им — даже не тому, что у них целы ноги, а тому, что они знают, что им делать. А я…
— Выдумываешь себе проблемы! Думаешь, этим солдатам все ясно? Они тоже наверняка многого не понимают. Тебе пора начать жить по-настоящему, а не дожидаться чего-то.
— Тебе легко говорить.
* * *
Он вернулся домой с еще более растревоженной душой. Разговор с Хелькой не помог.
Перед самой весной Иренка родила второго сына. Девятого мая деревня задрожала от выстрелов. Зенек выскочил из хаты и побежал к сараю. Его остановил отец.
— Куда ты? Война кончилась, не видишь?
Стреляли Александер и его милиционеры. Стреляли Матеуш и Генек.
А в конце мая ночью к нему пришли. Постучали тихонько в окно. На вопрос матери ответили: свои. Она медлила открывать дверь, тогда они забарабанили сильнее. Зенек замер в своей постели. Он чувствовал себя беззащитным: оружие лежало в сарае.
— Не открывайте, мама! — лихорадочно прошептал он. Теперь стучали уже прикладами. Он знал, что пришли за ним. Он помнил ту лунную ночь и четыре лежащих на дороге трупа.