— В таком случае необходимо снять Каспранского с поста секретаря обкома.
— Не рано ли, ой? А может, повременим?.. Владимир Ильич поручил Троцкому разобраться в башкирских делах.
— А где Троцкий?
— Сейчас на Урале, через несколько дней приедет в Уфу.
— Ты убежден, что мы нужны Троцкому?
— Троцкому нужен только… Троцкий, — проницательно заметил Артем. — В Троцком есть частица валидовщины — самолюбование, самовосхваление. Но если он официальный представитель ЦК, то мы с тобою обязаны с ним считаться.
Надежды Артема не оправдались… Троцкий 14 марта 1920 года созвал в Уфе совещание представителей ЦК партии, Реввоенсовета республики, обкома партии Башкирии, Уфимского губкома партии, Уфимского губревкома и, не изучив глубоко положения в деревне, со свойственным ему апломбом взял под защиту Валидова, обвинил Самойлова в искривлении национальной политики партии — на Артема все же не рискнул замахнуться! — а январские события предложил забыть как мелкое недоразумение.
Заки упивался победой, по полевому военному телефону позвонил в Стерлитамак друзьям, сказал с восторгом:
— Мы полностью одолели москвичей! Совещание высказалось в нашу пользу. Теперь надо быстро ковать железо, пока оно горячо!
И Башревком после возвращения Валидова обрушился с карами на непокорные кантоны: руководители Юргаштинского, Аргаяшского, Ток-Суранского кантревкомов были сняты с должностей; Усергенский кантревком был распущен; начались преследования и аресты рядовых коммунистов.
Загита выписали из поселковой больницы, но он еще был так слаб, что не ходил на службу, а целыми днями лежал на нарах, и Назифа, еще не привыкшая к тому, что муж, вопреки предсказаниям кумушек, вернулся живым из заточения, кормила его не очень наваристыми похлебками: паек чекистов за последнее время не улучшился.
Вечерами приходил Трофимов, и друзья долго беседовали о положении в кантоне; обоих удручало, что в аулах было мало коммунистов — фронтовики еще не вернулись с войны, а сочувствующие партии бедняки побаивались Сафуана и его джигитов.
После того как Трофимов с подразделением оренбургских красных казаков вошел в Кэжэн и освободил Загита и всех политических заключенных из тюрьмы, Сафуан притих, не огрызался и не своевольничал, — кантонные учреждения перевел обратно в Кэжэн, приказал арестовать начальника милиции, якобы виновного в арестах… Конечно, начальник не стал дожидаться суда и убежал в степь, да еще прихватил с собою следователя Шарипова, — горожане шептались, что побег состоялся с ведома Сафуана.
Казалось бы, настало в кантоне всеобщее успокоение, но 23 марта стало ясным, что это была тишина перед бурей.