— Русские… — Сафуан взвизгнул.
— Русские рабочие своим хлебом поделились с башкирской беднотой, спасли от голода кэжэнские аулы! — серьезно сказал Хисматулла. — Да разве башкиры теперь откажутся от Артема и Трофимова?
— Ну ладно, ладно, — сморщившись, заныл Сафуан, — не станем зря спорить!.. Пришел к тебе с просьбой. Уезжаю, слезно прошу: не живи с Нигматуллой как кошка с собакой. Он веселый джигит. Оба вы мусульмане. Работайте дружно! Думайте о благе башкирского народа. Если объединить башкирскую автономию с исламом, то республика начнет процветать!
— Не согласен!
— А работать рука об руку с Башревкомом согласен? — наседал Сафуан.
— С валидовским ревкомом не согласен, с коммунистическим — от чистого сердца!
— Тогда пеняй на себя, мырдам, — печально вздыхая, сказал Сафуан. — Несдобровать тебе, если не сдружишься с Нигматуллой.
Угрозы Сафуана были не напрасными: через несколько дней Хисматуллу, выходившего вечером из канткома партии, обстреляли. Наемный убийца то ли плохо прицелился, то ли вздрогнул от страха, но пуля, скрипнув над головой Хисматуллы, разбила стекло в окне. С фронтовой сноровкой Хисматулла упал на землю, выхватил револьвер, выстрелил наугад в темноту.
Гульямал он не сказал об этом, не желая ее пугать. Заговорщики тоже молчали.
На следующей неделе разбойники напали на хлебный обоз, похитили тридцать два мешка муки. Ямщики после этого ходили пьяные по базарной площади Кэжэна, слезно жаловались, что защищаться было несподручно: у разбойников винтовки, лица обмотаны шарфами, а на шапках и шлемах красные звезды, как у красноармейцев.
Нигматулла с восторгом ухватился за эту весть.
«Не он ли ее и сочинил? — раздумывал Хисматулла. — И похищение хлеба, бесспорно, устроено джигитами Нигматуллы!»
— Слышали? Слышали? — жадно спрашивал Нигматулла жителей поселка. — Хвастаются, что помогают хлебам башкирам, а сами же грабят, вырывают последний кусок изо рта ребенка! Да если они не могут охранять обозы, обеспечить порядок, то я сам с конвойной ротой возьмусь за это дело, выставлю стражу у складов «Башпомощи», проверю их бухгалтерию.
И действительно, в базарный день Хисматулле позвонили из ЧК, сказали, что красноармейцы конвойной роты заняли почту, склады оружия и продовольствия, дом кантревкома; на перекрестках расставлены пулеметы; распоряжается всем Нигматулла, разъезжает по улицам на высоком рыжем жеребце, сулит божьи кары коммунистам и русским, обещает сбить замки с дверей складов и выдать башкирам зерно — на семью мешок. За Нигматуллою идет толпа пьяных, орут песни, сыплют бранью, бьют стекла в окнах кантонных учреждений.