— Ты же сам испугался! — не пощадил самолюбия командира мулла.
Кулсубай не смутился:
— Я, конечно, не умнее их, но перед аллахом я в ответе за джигитов и в бою не забоюсь ни шайтана, ни лешего! А молодые могут и струхнуть… Слово муллы для них божье слово. Вообще-то все муллы обманщики, хапуги, но ты на них не похож. Потому я тебя и уважаю, приятель. Значит, объясни парням, что нечистая сила в этом урагане не повинна.
— Не уверен, что имею право читать им такие проповеди, — сказал уклончиво мулла.
— Я тоже не уверен, но ведь воевать надо, приятель, воевать!.. Был у меня приятель, русский, Михаил по имени, очень грамотный, много книг прочитал. Говорил он мне, что из-за темноты, невежества люди поверили в шайтана, в разную нечистую силу. Говорил, что вы, и муллы, и русские попы, только из-за людской темноты и процветаете, гребете деньги! Ты не обижайся, приятель!
— А чего мне обижаться? Я не разбогател… — Мулла осторожно спросил: — Ты в те годы большевиком был, как и твой друг Михаил?
— Донести собрался? Строчи донос! Не боюсь! — Ноздри Кулсубая дрогнули. — Я, приятель, не большевик и не меньшевик. Я всего лишь башкирский воин. И башкиром останусь до последнего дыхания. Понятно тебе?
— Положим, что понятно, — кивнул мулла. — А доносить я не буду.
Тем беседа и закончилась, не принесла Кулсубаю успокоения.
Заночевали на глухой заимке в темном ущелье. На рассвете горнист протрубил подъем. Отдохнувшие, повеселевшие джигиты сноровисто, быстро седлали лошадей. Кулсубай проверил седловку, вскочил на подведенного ординарцем коня и вдруг почуял стелющийся по низинам, оврагам запах дыма. Лесной пожар?.. Встревожившись, Кулсубай приказал всадникам ехать крупной рысью, но за рекою Юргашты дорога поползла в гору Аккуган, и лошади поневоле зашагали медленнее. С вершины взору открылась долина, затянутая пеленою густого, пахнущего смрадом дыма.
— Лес горит, а?
— Нет, не похоже, — сказал адъютант.
— Это поселок на прииске горит! — крикнул зоркий Мазгар-мулла. — Избы старателей пылают!
— Джигиты, за мной! Жив-ва-аа!.. — скомандовал Кулсубай и огрел плетью пляшущего коня.
Скакали молча, не щадя лошадей; копыта мерно, дробно стучали по наезженной дороге. Чем ближе к поселку, тем яснее видны охваченные пламенем дома, сараи, тем громче слышен треск сухих, лопающихся от жара дощатых крыш, свист и завывание испепеляющего, знойного ветра. Первым на улицу, зажатую с обеих сторон пылающими домами, влетел на сипло хрипящем коне Кулсубай. Его ужаснуло, что даже на пустырях, на огородах не было видно жителей.