— Ты о нас забыл, Шараф! Очень высоко взлетел! Зазнался!.. Доверенное лицо большевистского начальства! И письма не пришлешь! Забыл о башкирском народе… — Заки слышал, что Манатов слабохарактерный, и решил разговаривать напористо.
Однако Шараф без промедления возразил:
— Как это я забыл? Вся моя здешняя работа посвящена башкирскому народу, его благу, его процветанию!
— Как же, знаем твое попечение о благе! — еще грубее сказал Заки. — Вот, с собою ношу, не расстаюсь! — Он вынул из полевой офицерской сумки старую, потрескавшуюся по швам газету. — Вот оно, ваше обращение от имени Центральной военной мусульманской коллегии к башкирским и татарским солдатам, мобилизованным в белую армию. От двадцать девятого декабря восемнадцатого года. Читать?
— Читай, — согласился Манатов.
Выразительно, с нажимом, Заки прочитал:
— «Братья башкиры и татары!.. Вы обмануты, жестоко обмануты! Ваши вожди, продавшиеся русским и казацким помещикам и башкирам-баям, — заки валидовы, алкины, исхаковы, максудовы и туктаровы, — обманули вас…» Конечно, я огласил начало. Дальше можно и не читать. Твоих рук дело?
— Но ведь это правда, — негромко, но настойчиво сказал Манатов.
— А помнишь, как в Петрограде перекинулся к большевикам и покинул Учредительное собрание?
— За это вы, националисты, сместили меня с поста председателя совета — шуро Башкирии, постановили арестовать и судить. Если б товарищ Сталин не заступился, неизвестно еще, что бы вы сделали со мной.
Манатов был хорошо воспитан, умел держаться невозмутимо в самых ожесточенных стычках и свои воззрения защищал достойно.
— Ты же не вернулся в Оренбург, остался у большевиков! — возмущенно заявил Валидов. — Что ж, мы должны были хвалить тебя за то, что пошел против родного народа? Хе!..
— Я отказался плясать под ваш курай, но остался со своим народом. Вот ты какой!.. Не изменил, видать, отношения к Советам и коммунистам! Зачем же ты приехал в Москву? Я тебя назвал товарищем, но похоже, что надо величать по-прежнему — эфенде.
Валидов запнулся, глазки его за стеклами очков растерянно забегали. «Осторожнее, осторожнее, Заки, не сорвись!.. Терпи, Заки! Наступит срок твоего торжества, и Манатов будет валяться в твоих ногах, умолять о пощаде, но ты его не простишь. Не вечно же ему греться под крылышком у большевиков! Тогда ты ему все и припомнишь, а пока терпи!..» И, натянуто, с усилием рассмеявшись, он сказал льстиво:
— Прости, Шараф! Обидно мне тогда очень было от тебя, именно от тебя, получить такой упрек. Вот при встрече и взорвался!.. Ну, что было, то прошло. Какой толк ворошить воспоминания? Всякое в жизни бывало… Если советская власть дает башкирам автономию, то мы душою, жизнью, винтовкой, саблей за советскую власть!.. Вот Ленин поставит подпись под договором об автономии — и дело с концом. Исчезнут все былые недоразумения, обиды. А как бы мне повидать Ленина? Можно ли с ним поговорить неофициально?