Услышав, что Загит уехал куда-то в командировку, Гульямал потеряла покой, то и дело бегала к штабу, с нетерпением ждала возвращения комбата: она уверилась, что Загит непременно встретит в пути Хисматуллу, а если не встретит, то узнает, где тот странствует. Год и двадцать три дня она жила без Хисматуллы, — отмечала аккуратно и в памяти и на бумаге каждый прошедший день бабьего одиночества. Хоть бы краткую весточку прислал: мол, жив-здоров… И мать Хисматуллы, болезненная Сайдеямал, говорили, не получала от него писем и устных поклонов. Енгей забыл и родимую матушку забыл!.. Неужели погиб в боях? Нет, нет! Ее Хисматулла жив, а если ранен, пусть тяжело ранен, пусть без ног остался, то Гульямал примет его, до последнего своего вздоха станет ухаживать за ним.
В сумерках Гульямал возвращалась из штаба в лазарет. В задумчивости она не приметила застенчиво улыбнувшегося ей командира роты Ахняфа, неразговорчивого, вечно озабоченного какими-то думами юношу.
— Сестра! Сестрица!..
— А! Это вы? Здравствуйте!.. Напугали! — безучастно сказала она, вовсе не желая обидеть Ахняфа.
— А я-то считал, что вы храбрая!
— Мы, женщины, храбрые до поры до времени…
— А почему вы такая невеселая?
— Нет, я веселая, я всегда веселая. — Гульямал рассмеялась, но притворяться она не умела, и смех прозвучал безрадостно.
Чуткий парень и это уловил, помрачнел, пробормотал, не смея поднять на нее глаз из-под козырька форменной фуражки:
— Скрываете вы от меня свое горе, сестрица! Когда я лежал в лазарете, то вы были совсем другой! Ласковой! Внимательной!..
«Наивная ты, молодая душа! Я же тебя израненного жалела… И сейчас раненые не видят меня мрачной…»
— Подождите, — боясь, что она уйдет, сказал Ахняф. — Вы так мне и не ответили! Я ведь тогда признался… всю правду сказал! Я жду, я надеюсь… А вы стараетесь со мной не встречаться. Мне плохо без вас…
«Что я могу поделать со своим сердцем, милый? Сочувствую… Когда Хисматулла отталкивал меня, рыдала горькими, как полынь, слезами».
— Кустым, — мягко, но неприступно произнесла Гульямал, — у тебя вся жизнь впереди, ты встретишь нежную, красивую девушку… Зачем я тебе, кустым?
И, не прощаясь, чтобы не расплакаться, она быстро взбежала на высокое крыльцо.
Вечером, после дежурства, она, усталая, еще раз наведалась в штаб и окончательно расстроилась: Загит не приехал… В окне дома, где жили сестры милосердия батальона, тускло лучилась керосиновая лампа без стекла. Дверь была распахнута, в полутемной горнице на полу лежали охапки душистого сена, прикрытые одеялами, шинелями. Девушки готовились ко сну: расчесывали косы, раздевались, весело разговаривая о событиях минувшего дня.