Диана беззвучно шевелит губами и тихо повторяет:
— Вырос.
«А ты материшься и воруешь вещи», — едва не отвечаю я. Мы стоим слишком близко друг к другу, и малиновое дыхание Дианы, её пот, запах, тепло её тела — они дразнят и смущают. Или коробят? Что-то в Диане очень коробит меня, и это грустно.
Чёрные глаза напротив расширяются.
— Тебе так нельзя домой. Я поищу…
О, да, Диана снова идёт в тёмный угол. Коктейль, ножницы, гардероб — что там ещё? Ламборджини?
— У тебя мужская одежда?
— С такими плечами на тебя налезет только мамино, — отвечает Диана и добавляет после странной паузы: — Мамино…
Я с ознобом представляю, как Диана собирала вещи и покидала дом: следом за Вероникой Игоревной, в неизвестность.
Следом за мамой, которая свалила второй раз в жизни.
Кто так вообще делает?
— Ну, а полиция её искала?
— Зачем ты спрашиваешь? — Диана резко оглядывается, и её чёлка взлетает, опадает по дуге.
Я открываю рот, но глупо молчу.
— Какая разница? — наседает она с неожиданной злостью.
— Я просто спросил.
— «Просто»! Ты ничего не делаешь «просто». — Диана снова перебирает вещи и после паузы тихо, зло объясняет:
— Да ни пизды они не делали. Сказали, такие, наверняка она в пустыни, рецидив… у них некому этим заниматься. — Диана достаёт из кучи пассатижи, оглядывает и швыряет обратно. — А она, типа, пошляется и вернётся, и всё такое. И, типа, учитывая обстоятельства, ко мне надо направить соцработника. Типа, намёк — не лезь со своей мамашей и не будет проблем. А я, такая: поеду к бабушке!
Бабушки у Дианы нет. И дедушки нет. Знаю, что он работал или адвокатом, или судьёй. А ещё была собака. Вот и вся семья Дианы: призраки и пропавшие без вести.
— … они всё говорили, пусть бабушка позвонит сначала, объявится, — продолжает Диана, не замечая, что Артур Александрович отключился, — а меня достало, и я сказала, вскрою себе вены прямо в отделении, если маму не начнут искать. Они, ха-ха, чуть кирпичи не отложили.
Диана вытаскивает на свет чёрную кожанку и осматривает с каким — то странным выражением. Вроде бы, лицо весёлое, но в глазах ничего весёлого нет.
Сияние свечи оттеняет шрам на её худющей шее — тот, о котором я говорил Мухлади, — и перед моим внутренним взором снова возникает серое фото трупа.
К горлу подступает тошнота.
— Чел, повернись… Нужно надеть и… Чего с тобой?
Я с трудом вырываюсь из своего кошмара и качаю головой.
Диана подходит, набрасывает на меня куртку. Запах от кожанки струится особый, гуталиновый. Я кое-как надеваю левый рукав, а Диана натягивает правый. Её прохладные пальцы пробегают по моему плечу, вызывают мурашки. Прохладные пальцы с облупленным чёрным лаком на ногтях.