— А шоб було. Поставлю в сарай и пущаяй стоит, как старая микроволновка. Вы таки знаете, что такое микроволновка? — в голосе зазвучали интонации с одесского привоза, — Нет? Вот и я не знаю о партии эсеров, так отчего же нам не помочь друг-другу?
Зензинову осталось только сокрушенно мотнуть головой, мол, ну и подходы у вас, уважаемый попутчик, а вслух поставить условие:
— Если вы сумеете мне разъяснить, что такое микроволновка, то можете рассчитывать на взаимность.
Трудно ли объяснить гуманитарию начала прошлого века, что такое микроволновка? А все зависит от умения общаться. Один увлечется техническими подробностями, второй только пользовательскими свойствами, но если в меру дать и то и другое, то перед глазами слушателя вы предстанете ученым с коммерческой жилкой.
— Борис Степанович, но если все так просто, то почему таких штукенций нет в продаже?
— Просто только мышки плодятся, уважаемый Владимир, я вам и сотой части проблем не показал. Давайте перейдем ко второй части нашего балета. Ваше слово, товарищ маузер! — Борис закончил известной сентенцией. Не античной, но зато своей.
— Откуда это? — Владимир изумленно уставился на Федотова, — я ожидал вы вспомните об адажио.
— Есть многое, чего не снилось нашим мудрецам, — ушел от ответа переселенец, не говорить же аборигену об истории Левого марша Маяковского. Доживет до восемнадцатого года, сам узнает.
Глава 9
Ну, почему мы так плохо учим историю или о «тайнах» партии социалистов-революционеров
Июль 1901906 г.
Когда при входе в вагон Владимира облапал этот экстравагантный тип, первой мыслью было: «Что же это за наказанье господне на мою голову?!». В купе его охватила паника, благо, что Борис Степанович нашел верный тон, а присмотревшись, Владимир припомнил в нем человека, стоявшего рядом со Зверевым.
Азы конспирации Владимир начал осваивать еще в выпускном классе гимназии, когда увлекся социалистическими идеями. Затем четыре долгих года учебы в германских университетах, где он вплотную познакомился с эсерами, закончились возвращением на подпольную работу в Москву. Революционный вихрь вынес его в московский комитет ПСР, тогда же он пришел к вводу о необходимости приобретения опыта террора. Одно дело стрелять из револьвера по атакующим баррикады войскам, и совершенно иное стрелять в упор, в живого человека. Видеть агонию ни чем тебе не угрожавшего человека. Вопрос о терроре вставал моральной проблемой, из власти которой трудно вырваться. Революционный террор являлся апогеем, высшей точкой приложения революционной энергии, актом последнего самопожертвования во имя самых дорогих идеалов, ради которых только и следовало жить, ради которых можно и умереть, поэтому он написал заявление о вступлении в Боевую Организацию.