— Товарищи, командующий отрядом офицер Рахманинов дал честное слово, что больше стрелять не будут, а всех сдавшихся отведут в пересыльную тюрьму и там перепишут. Можете выходить.
Отвести в Бутырки, чтобы их там переписали!? Такое было выше понимание человека, привыкшего слышать сопровождающийся пальбой из автоматов истошный вопль: «Лежать! Мордой вниз, не двигаться».
От такого несоответствия Зверев на какое-то время выпал из реальности, а когда вернулся в сей мир, из училища уже выходили сдающиеся, численностью около ста человек. И опять все смешал случай. Со стороны Чистых прудов вылетел взвод корнета Соколовского. По всей вероятности, ожидая в оцеплении развязки, тот успел изрядно набраться, иначе с чего бы ему, пуская в галоп свой взвод, истошно орать:
— Шашки вон! Руби их! Я вам покажу, как митинговать. Перекрошу всех!
Двести метров много это или мало для несущихся в галоп конников? Вопрос, естественно, риторический и, несмотря на то, что толпа кинулись рассыпную, шашки со свистом собирали кровавую дань. Первым рухнул почти надвое рассеченный студент, а струя крови щедро обагрила стоявшую рядом подругу. С другого края толпы лишившийся половины головы бунтовщик, кажется, делает еще один шаг, а вопли ротмистра Рахманинова, пытающегося остановить корнета, тонут в разразившемся людском вое. Выбегающие из училища дружинники на ходу палят по войскам и тут же растворяются в темноте узких переулков.
Судорожно нажимая тангенту передатчика, Зверев на автомате отшвыривает тянущуюся к магазину руку Птица и в эфир улетает:
— На поражение!
Хлопки выстрелов бесшумного оружия звучать лишь в воображении морпеха. Сквозь всеобщий рев едва доносятся частые выстрелы мосинок со сверхзвуковым боеприпасом, но результат навечно впечатывается в память. Вот неестественно заваливается замахнувшийся для удара кавалерист, его конь грудью таранит не успевающего увернуться дружинника, а выпавшая из руки шашка плашмя бьет второго дружинника. Падает с расколотой головой корнет и тут же куклами валятся офицеры, пытающиеся прекратить бойню. Пулеметчика, нажавшего было гашетку, выносит тяжелая пуля из винтовки Бердана, а орудийный расчет тараканами прыскает за угол дома, но успевают не все. Гибнут правые и виноватые, добрые и злые.
Вакханалия кажется вечностью. Зверев не стреляет, снимая широким углом и удерживая своих подопечных, да те уже и не рыпаются. Минута, другая и снайперские выстрелы срывают атаку конников. Раненого в плечо Рахманинова волокут в подъезд, а на снегу остаются лежать жандарм и артиллеристский офицер. Один был «за», другой «против». Апокалипсис гражданской войны впечатлил до икоты.