Он планировал переходить от одной заправки к другой, но порой между зданиями были десятки миль. Если бы люди не останавливались, чтобы поделиться с ним водой, он мог бы умереть. Когда он вышел из пустыни, у него над головой зловеще кружили стервятники.
Не считая стервятников, по дороге он видел сплошь мертвых животных (в основном погибших на шоссе). Среди них были два чернохвостых оленя, раздавленный коралловый аспид, енот, броненосец, множество птиц и несколько мертвых койотов, почему-то привязанных к забору.
Такое характерно не только для Западного Техаса. Шоссе приспособлены для скорости и стали, а потому они убивают все медленное и мягкое. Беседуя, мы прошли черепаху, змею, броненосца, маленького аллигатора и непонятное существо – вероятно, собаку, шерсть и кости которой разлетелись в разные стороны по окружности, словно она заснула в тени ракетного двигателя.
– Сегодня нам везет на раздавленных зверей, – заметил Эберхарт.
Я спросил его, не считает ли он, что шоссе неприветливо встречают хайкеров.
– Мне нравится ходить по дорогам, – ответил он. – Смотришь города, общаешься с местными жителями. Все совсем иначе, чем в зеленом тоннеле.
Дороги всегда привлекали необычный тип странников – их можно, пожалуй, назвать стадными аскетами. В начале двадцатого века странствующий поэт Вейчел Линдсей прошел тысячи миль по американским дорогам, поклявшись жить в бедности, целибате и трезвости, проповедуя «евангелие красоты». Почти полвека спустя он опубликовал «Полезное руководство для попрошаек, особенно из поэтического братства», и Милдред Норман решила последовать по его стопам: она взяла себе имя Миролюбивая Странница и стала ходить с побережья на побережье по дорогам страны, проповедуя философию ненасилия[25]. Никто из них не носил с собой больше, чем вмещалось в карманы. Оба они полагались на незнакомцев, которые делились с ними едой и позволяли им остановиться у себя на ночь.
Миль через семь или восемь мы зашли в маленький магазин. Внутри царила чудесная прохлада. Вся комната вибрировала звуком, который казался одновременно непривычным и хорошо знакомым, и издавал его хор гудящих компрессоров и шуршащей жидкости, периодически прерывающийся стуком льда и звоном монет.
За прилавком в кресле-каталке сидела старушка с птичьим лицом. На ее костлявых руках темнели синие вены. Она поздоровалась с нами хриплым шепотом.
– Эй, как вы тут? – радостно крикнул Эберхарт. – У вас есть газировка на розлив? О да, еще как есть! Ура!
Он поднес свой грязный, побитый стаканчик к автомату с газировкой и до краев наполнил его льдом, а затем плеснул в него немного прозрачной жидкости. Он сделал большой глоток и наполнил стаканчик снова, а затем покаянно подошел к прилавку.