Заплатка кривляется, показывает непристойные жесты – никак готовится к следующему выступлению.
– Я знаю, ты вылез из соседней канавы, Том, – говорит шут и оборачивается к полотнищу, за которым продолжаются королевские увеселения. Широко расставляет ноги, высовывает язык.
– Рече безумец в сердце своем, несть папа.
Шут оборачивается и ухмыляется:
– Возвращайтесь лет через десять, мастер Кромвель, тогда увидим, кто из нас дурак, а кто безумец.
– Зря ты переводишь на меня свои шутки. Ищи того, кто за них заплатит.
– Дураку рот не заткнешь.
– Еще как заткнешь. Там, где бываю я, тебе придется заткнуться.
– Это где же? В луже, где вас крестили? Приходите через десять лет, если будете живы.
– Если б я умер, ты бы от страха в обморок упал.
– Уж конечно, если вы на меня рухнете, мне не устоять.
– Я размозжу твою голову о стену прямо сейчас. Никто о тебе не заплачет.
– Верно, не заплачут. Выбросят из дома в навозную кучу. Кому нужен один дурак, если в Англии их и без того хватает?
Выйдя на улицу, он удивляется, что там светло. Он-то думал, стоит глубокая ночь. Эти дворики еще помнят Вулси, который их выстроил[49]. Заверни за угол – навстречу шагнет его милость с чертежом в руке, счастливый обладатель шестидесяти турецких ковров, горящий надеждой выписать из Венеции лучших зеркальщиков. «А теперь, Томас, присовокупите к вашему письму пару венецианских любезностей, пару льстивых фраз на местном диалекте, в которых самым деликатным образом дайте им понять, что я не поскуплюсь».
И он напишет, что англичане радушны к чужеземцам, а климат в Англии мягок. Золотые птицы поют на золотых ветках, а золотой король восседает на куче золота, распевая песенки собственного сочинения.
В Остин-фрайарз он застает непривычную тишину и пустоту. Поздно; дорога от Хэмптон-корта заняла несколько часов. Он смотрит на стену, где сияет кардинальский герб: багряную шапку, по его указанию, недавно подновили.
– Можете закрасить, – говорит он.
– А что нарисовать вместо герба, сэр?
– Оставьте пустое место.
– Поместить тут изящную аллегорию?
– Вот именно. – Он оборачивается на ходу. – Пустое место.
III
Мертвые сетуют из могил
Рождество 1530 г.
Стук в дверь после полуночи. Сторож поднимает домашних, и, когда он спускается на первый этаж – с лицом, перекошенным яростью, но полностью одетый, – к нему бросается Джоанна, простоволосая, в ночной сорочке:
– Что, что им нужно?
Ричард, Рейф и слуги-мужчины оттаскивают ее.
В прихожей стоит камергер Уильям Брертон с вооруженной охраной. Они пришли меня арестовать, думает он и шагает к Брертону: