– Будь я вашим отцом… Нет, – торопливо поправляется он, – будь я вправе давать советы, я порекомендовал бы вам служить леди Анне.
– Маркизе, – говорит она. – Да, смиряться полезно. Она учит нас всех умерять гордыню.
– Просто сейчас ей приходится нелегко. Думаю, добившись своей цели, она станет мягче.
Еще не договорив, он понимает, что это не так.
Джейн опускает голову, смотрит на него из-под ресниц:
– Вот мое смиренное личико. Подойдет?
Он смеется:
– Оно откроет вам любые двери.
Пока танцоры, обмахиваясь веерами, отдыхают после галиард, паван и аллеманд, они с Уайеттом поют а капелла солдатскую песенку: «Скарамелла ушел на войну, с копьем, со щитом». Она печальна, невзирая на слова, как всякая песня в предсумеречный час, когда полутьма приглушает человеческий голос. Чарльз Брэндон спрашивает:
– О ком это? О женщине?
– Нет, о юноше, который ушел на войну.
– И что с ним сталось?
«Scaramella fa la gala».
– Для него война – сплошной праздник.
– Да, славные были деньки, – говорит герцог. – Лучше, чем сейчас.
Король поет сильным, красивым, протяжным голосом: «Когда в чащобе я бродил»[67]. Некоторые дамы, перебрав крепкого итальянского вина, плачут.
В Кентербери архиепископ Уорхем лежит на холодном камне, на глаза ему кладут монеты, словно хотят навсегда запечатлеть королевский профиль в мозгу усопшего. Потом тело опустят под плиты собора, в сырую черную пустоту рядом с костями Бекета. Анна сидит неподвижно, как статуя, устремив взор на короля. Движется только рука – она гладит собачку на коленях, снова и снова, наматывает на палец завитки шерсти. Когда затихает последняя нота, вносят свечи.
Октябрь, и мы едем в Кале – кавалькада в две тысячи человек растянулась от Виндзора до Гринвича, от Гринвича через зеленые кентские поля до Кентербери; с герцогом едет сорок свитских, с маркизом – тридцать пять, с графом – двадцать четыре, виконт обойдется двадцатью, а он – Рейфом и одним писарем, которых можно приткнуть в любую крысиную нору на корабле. Король встречается со своим братом Францией – тот обещал замолвить перед папой словцо за его новый брак. Франциск предлагает женить одного из трех своих сыновей – трех сыновей! вот кого Господь любит! – на племяннице папы Екатерине Медичи и обещает поставить условием, что его брату Англии дадут уладить свои матримониальные дела в собственной юрисдикции, в суде английских епископов.
Прошлое свидание монархов, названное «Встречей на поле золотой парчи», устраивал кардинал. Король говорит, нынешняя поездка обойдется дешевле, но как только речь заходит о частностях, выясняется, что его величество хочет того побольше и этого вдвое – еще богаче, еще пышнее, еще грандиознее. Генрих везет во Францию своих поваров и свою кровать, священников и музыкантов, собак и соколов, а также свою новоиспеченную маркизу, которую вся Европа считает его любовницей. Везет претендентов на престол, в том числе Йорка лорда Монтегю и Ланкастеров Невиллей, дабы показать, как они покорны и как прочен трон Тюдоров. Везет свою золотую посуду, постельное белье, своих пирожников, своих щипальщиков птицы и отведывателей пищи, даже собственное вино, – на первый взгляд, перебор, но кто знает?