Кранмер, как мальчишка-слуга, наливает ему вина, подходит бочком:
– Вот.
В руках архиепископа чаша неизбежно обретает сакральный смысл: не разбавленное водой вино, но некая двусмысленная смесь, это Моя кровь, это похоже на Мою кровь, это более-менее похоже на Мою кровь; сие творите в Мое воспоминание. Он протягивает кубок обратно. Северные немцы получают перегонкой крепкое зелье – аквавит; оно бы сейчас лучше помогло.
– Зовите Мора, – говорит он.
Мгновение – и Мор в дверях, негромко чихает.
– Бросьте, – улыбается Одли, – так ли надлежит являться герою?
– Уверяю вас, я ни в коей мере не стремлюсь быть героем, – отвечает Мор. – Там траву скосили.
Снова чихает, поправляет мантию, садится в поставленное ему кресло. А в первый раз отказался.
– Так-то лучше, – говорит Одли. – Я знал, что воздух пойдет вам на пользу.
Поднимает глаза, мол, давайте к нам, но он, Кромвель, дает понять, что останется, где стоял, у окна.
– Уж и не знаю, – добродушно говорит Одли. – Сперва один не садится. Теперь другой. Вот, – придвигает Мору бумагу, – имена пресвитеров, которые вчера принесли клятву и подали вам пример. И вам известно, что все члены парламента согласились. Почему не соглашаетесь вы?
Мор смотрит из-под бровей:
– Нам всем сейчас здесь неуютно.
– Там, куда отправитесь вы, много неуютнее, – говорит он.
– Надеюсь, это будет не ад, – улыбается Мор.
– Если вы, присягнув, обречете себя на погибель, то как насчет остальных? – Он рывком отделяется от стены, хватает бумагу и шлепает ее на плечо Мору. – Они все прокляты?
– Я не могу отвечать за их совесть, только за свою собственную. Если я принесу вашу присягу, то буду проклят.
– Многие позавидовали бы вашему умению читать волю Божью, – говорит он. – Впрочем, вы с Богом давно запанибрата, верно? Меня изумляет ваша дерзость. Вы говорите о своем Творце как о приятеле, с которым в воскресенье вместе удили рыбу.
Одли подается вперед:
– Давайте проясним. Вы не можете присягнуть, потому что вам не позволяет совесть?
– Да.
– Не соблаговолите ли объяснить более внятно?
– Нет.
– Вы возражаете, но не станете говорить почему?
– Да.
– В данном случае для вас неприемлем статут, или форма присяги, или сама идея присяги как таковая?
– Я предпочел бы не отвечать.
Кранмер вмешивается:
– В вопросах, затрагивающих совесть, всегда остается место для сомнений…
– О да, но это не каприз. Я долго и прилежно советовался с собой, и в данном вопросе голос моей совести вполне отчетлив. – Мор склоняет голову набок, улыбается. – Разве с вами не так, милорд?
– И все же наверняка есть какие-то сомнения. Вы ученый, привыкли к дебатам и разногласиям, так что наверняка спрашиваете себя: почему столько образованных мужей думает так, а я – иначе? Одно бесспорно: естественный долг подданного – покорствовать королю. К тому же давно, вступая в должность в совете, вы клялись ему повиноваться. Почему же не повинуетесь? – Кранмер моргает. – Противопоставьте свои сомнения этой непреложности и присягните.